Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
За дверью кричали. «Галенька, — сообразила Аня. — Нет, открывать не стоит, эти разбегутся. Что-то Володя затих. Долго мне их держать?»
— Так вот, — значительно подвигав румяными щеками, продолжил главный энергетик. — Комитет не несёт ответственности за поступки вашего сына. То, что Александр воспитывался в неполной семье, конечно, до некоторой степени оправдывает его недостатки, но наказания за преступные деяния не отменяет. Кто бы ни был его отец, могу сказать что…
Осталось неизвестным, что мог сказать Роман Анатольевич. Аня, сдерживавшая себя последним усилием воли, окончательно утратила самоконтроль. Физиономия Семёнова как-то
— Хорошо! — облегчённо вздохнул Морган, отпустил рукав остолбеневшего охранника и подошёл на всякий случай ближе — стал за спиной Волковой. Та рассматривала свою ладонь с таким же удивлением, с каким преданный изобразительному искусству страж порядка разглядывал багровую пятерню, украсившую левую щёку главного энергетика. Стоит заметить — было на что посмотреть, такая игра цветов: иссиня белый, розовый, багровый…
— Как исполняющий обязанности президента, — прозвучал в тишине голос с трещиной, принадлежащий Евграфову. — Я настаиваю, чтоб…
На чём настаивал заместитель главы Сектора Математики и Теоретической Механики, тоже осталось неизвестным.
От тяжёлого удара прогнулась дверь и посыпалась на пол краска. Женский голос за дверью.
— Галенька, не нервничай! — крикнул Морган. — Здесь всё в порядке!
На дверь навалились снаружи, жалобно скрипнул замок, грохнула, отлетев, створка, отскочила от стены и снова открылась. Но не Галя Науменко появилась на пороге, а действительный член Союза Исследователей, председатель Центрального Комитета и президент Внешнего Сообщества в комнату вплыл и завис в полуметре от пола, а уж за ним-то и протиснулась взволнованная сверх всякой меры Галина Петровна.
— Здравствуйте, — сказал в наступившей тишине электронный голос президента.
— Володя? — подняв брови, отозвался Иван Арнольдович. — Как кстати! Вот знал я, что слухи эти…
— О моей смерти? Преувеличены, как и всегда, — говорил Владимир Борисович, неторопливо двигаясь к Семёнову. — Роман Анатольевич, что у вас с лицом? Я что-то пропустил? Почему-то связь прервалась. Аня, ты положила трубку?
Волкова, испытавшая при появлении мужа ни с чем не сравнимое облегчение, не сразу поняла, о какой трубке речь, и на вопрос не ответила.
Остановившись в полуметре от Семёнова, Володя услышал:
— Я не понимаю, Владимир Борисович, что заставило вас пойти на такие… Такую… — начал Роман Анатольевич твёрдо, речь свою до конца довести не сумел. Как будто воздух у него кончился как раз на середине фразы.
— Ну, наглец! — громко удивился Морган.
— Гэмфри, что ты здесь успел натворить? — полушёпотом допрашивала мужа Галина Петровна, заглядывая в глаза, для чего ей приходилось подниматься на цыпочки, но Морган не слушал.
— Что заставило? — так и не дождавшись внятной формулировки вопроса, ответил президент. — Это я вам сейчас объясню. Думаю, нам лучше вернуться в зал. Леша, расскажи мне вкратце, что вы тут без меня наворотили.
Пока пустела приёмная и заполнялся зал, Лосев быстро шептал на ухо президенту, опершись на поручень инвалидного кресла. Галина Петровна обменялась с подругой какими-то междометиями, потом обе тишком проскользнули в зал и устроились рядом с Морганом, стараясь при этом ничем не выдавать своего присутствия. И даже
друг с другом не говорили. Когда президент следом за Лосевым покинул приёмную, там остался только охранник, но вскоре и он, дождавшись смены, оставил обширное помещение с кремовыми стенами.В зале заседания возбуждённо гомонили:
— Не верил! И — видите? — был прав! А вы…
— Кто? Я? Вы что-то путаете, Ваня! С тех пор, как Володе поставили мои… гх-м… искусственные лёгкие…
— И сердце ведь тоже, понимаете? Я сам оперировал! Что? Он ещё сто лет проживёт.
— Айзек! Да послушай же, Изя! Ты слышишь меня? Это правда, что Володя женат на этой…
— Да погодите же, Люсенька! И вот, Джонни, я со всей ответственностью должен заявить, что убийство — самое мерзкое преступление, а убийца…
— Изя, ну твоя жена ведь её лучшая подруга! Изя, ты должен знать. Правда, что тот мальчик, которого обвиняют, — сын самого…
— Знаете, Лэннинг, я давно заметил, что наше сообщество тяготеет к самой примитивной, первобытной, если хотите, форме борьбы за существование. И если мы хотим сохранить…
«Ну, хватит болтовни ни о чём», — подумал президент, закрывая дверь.
— Итак, продолжим, — объявил он громко. Разговоры прекратились тут же, только Житомирская успела капризным тоном протянуть в очередной раз, дёргая Айзека Лэннинга за рукав: «Ну скажи, Изя». Стало тихо. Инвалидное кресло скользнуло к свободному от стульев месту возле Круглого Стола. На этот раз слева от президента оказался Лосев, а справа — Морган. Оглядев остальных, Володя отметил про себя: «Интересно, как раз один стул пуст», — и высказался непонятно:
— Я нахожу интересным тот факт, что одно место за этим столом свободно. Слишком часто в последнее время мы стали устраивать судилища, нынешний наш разговор, похоже, тоже этим закончится. Если мы предполагаем, что совершено преступление, логично было бы поискать пострадавшую сторону и обзавестись обвиняемым. Не так ли, Роман Анатольевич?
— Вы почему-то всё время обращаетесь ко мне, — огрызнулся главный энергетик. Стул свой Роман Анатольевич к столу придвигать не стал, сидел Роман Анатольевич, надувшись, отчуждённо, и поглаживая опухшую щёку, однако признаков раскаяния на его круглой физиономии заметно не было. Угрюмая настороженность — да, была, — вызов? — без сомнения, — смирение? — нет, нисколько.
— Но я всего лишь старался, — продолжил он, — наилучшим образом исполнять обязанности, возложенные на меня комитетом. Ведь именно вы все (каждый из собравшихся удостоился взгляда) назначили меня главным энергетиком.
— Это легко исправить, — буркнул Морган.
— Владимир Борисович, — скрипнул вдруг голос Евграфова, а худое лицо его выдвинулось вперёд. — Присутствие посторонних на закрытом заседании комитета не допускается.
«Глаза блестят. Да он фанатик! Как я его раньше не разглядел?» — с запоздалым раскаянием подумал о своём заместителе президент, а вслух ответил:
— Вы мечтаете, чтобы я удалил вас из зала, Евгений Семёнович? Не надейтесь. Пока место обвиняемого свободно, уйти вам не удастся. Что же до регламента… Кто вам сказал, что у нас комитетский междусобойчик? То заседание, которое вели вы, кончилось, если вы настаиваете на соблюдении формальностей, — пожалуйста! Объявляю заседание Центрального Комитета открытым. Во всех смыслах. Его результаты будут преданы гласности, и я постараюсь, чтобы каждый гражданин Внешнего Сообщества смог узнать каждое слово, которое будет здесь сказано.