Третий долг

Он отвёл взгляд в сторону, невесело посмеиваясь.

— Седьмое, нам легче заплакать, потому что это единственный способ очиститься. Восьмое, когда мы контролируем себя, у нас лучшие манеры. Более радушные, чтобы побороть хаос внутри. Девятое, каждое слово критики, как ножом по сердцу, пока не чувствую, что вот-вот умру. Необходимость в одобрении от отца больше, чем глупое юношеское желание, а цель загоняет меня в могилу. Десятое, мы ищем способ спрятаться. Становимся хамелеонами, перенимая привычки тех, кто сильнее эмоционально. И, наконец, одиннадцатое, у нас отличная интуиция.

Он ссутулился.

— Что-нибудь из этого тебе знакомо?

Кусочки встали на своё место, теперь, когда я знаю, во всём точно есть смысл.

— Таблетки… они...

— Блокировали сверхчувствительное восприятие. Оглушали меня. — Он сжал одеяло. — Они помогали, пока ты не оказалась здесь. На самом деле, они были первым средством в моей жизни, которое вообще погружало меня в тишину. — Он усмехнулся. — Но затем ты вернулась со своими чересчур громкими эмоциями, тараном из идеалов и перевернула всё вверх дном.

Сердце ускорило бег.

— Значит, когда мы спали, на игре в поло... когда я спросила, знаешь ли ты, что я чувствую...

Он вздохнул.

— Я сказал правду. Я знал. Чувствовал твою нужду, твою печаль, твоё замешательство. Ты влюбилась в меня, но тебя это не радовало. Я тащил твою тревогу, будто свою собственную, но также и грелся в твоей любви.

Потянувшись вперёд, он обхватил мою щёку.

— Я никогда и ни от кого не чувствовал столько эмоций. Ты бескорыстно отдавала мне тепло и безопасность. Никаких условий и требований — ты была совершенно открыта, пуская меня внутрь.

Его взгляд потемнел.

— Меня убивало, что ты всё ещё не уверена. Что ты столько всего чувствовала, но не хотела этого.

Я прильнула к его ладони.

— Прости.

Он покачал головой.

— Не стоит извиняться. Я тащу на себе это проклятие всю жизнь. — Он притянул меня ближе, вдыхая мой запах. — Я никогда не сдавался. Но когда скользнул в твоё тело, перестал бороться. Сделал то, что сказала сделать Жасмин. Позволил себе утонуть в твоих чувствах. И, бл*дь, это было лучшее, что я когда-либо чувствовал.

Моё сердце завязалось тугим узлом.

— И Жасмин сказала тебе сделать это?

Он потупил взор.

— Жас искала информацию о моей болезни с тех пор, как мне поставили диагноз. Она где-то вычитала, что эмпаты — одиночки, замыкающиеся от общества, долго не живут. Я поклялся ей, что никогда не влюблюсь. Агонии, которую я испытывал от чувств к сестре, хватило, чтобы отвратить меня от женитьбы. Но она показала мне ещё одну статью об эмпатах, которые нашли свои вторые половинки. Они жили дольше, потому что не боролись в одиночку.

Его ладонь, не переставая, гладила меня, тело было напряжено, но он был счастлив.

Я спросила:

— Что это означает?

В его взгляде появилась мечтательность.

— Это означает, что мы растворяемся в человеке, которого любим. Они помогают нам отстраняться от остального мира. Мы можем держать себя в руках.

— Так, когда Жасмин кричала на меня, что я причиняю тебе боль и обвиняла себя в том, что тебя разрушила — вот что она имела в виду?

Джетро нахмурился.

— Когда ты виделась с Жасмин?

Упс.

— Неважно. Она это имела в виду?

Джетро снова нахмурился, но кивнул.

— Именно. Она настаивала на том, чтобы я влюбил тебя в себя. В действительности перед матчем в поло, она сказала мне прекратить бороться. Забыть о долгах и наследстве и найти что-то более важное.

Я не могла говорить.

— Она сказала мне найти исцеление в тебе, Нила. Она видела то, что было недоступно мне. Она надеялась на то, о чем я не смел мечтать. Она научила меня тому, что любовь может быть самой коварной ловушкой, но также она может исцелять.

Он прижался в поцелуе к моим губам.

— Я больше не собираюсь бороться. Ты моя, а я твой. А теперь ты знаешь все обо мне. Знаешь, что я сломлен и меня невозможно исцелить. Теперь ты знаешь, почему я так себя веду. 

Глава 37

Джетро

Все кончено.

Правда вылезла наружу.

Моя болезнь проговорена и признана.

И Нила не сбежала.

Она не смотрела на меня с жалостью и отвращением. Она приняла меня и полюбила ещё больше.

Ее эмоции вызвали крушение, эхом отзываясь в моей душе. Честно говоря, я дал ей ответы. И с ответами обрел свободу отпустить все и отправиться в путешествие от новой к вечной любви.

Я хотел прижать ее к себе и никогда не отпускать. Я хотел упасть на свои гребаные колени и благодарить ее в течение всей оставшейся жизни за то, что она была достаточно храброй, чтобы принять меня.

Жизнь вместе не была гладкой. Наше прошлое было полно долгов и разрушений. Наше будущее, даже если мы имели будущее, будет наполнено непониманиями и недоразумениями.

Меня было не так уж легко любить.

Я знал это. Кестрел знал это. Жасмин знала это. Были времена, когда это было слишком. Когда их добрых намерений было недостаточно, и я должен был уехать, чтобы собраться с силами.

Я никогда не ненавидел их за то, что им бы нужен перерыв от ненормального брата. Но Нила... Она будет лишена этого. Я буду брать, брать и брать, пока эта волнующая, счастливая любовь не превратится в пепел.

Мог ли я сделать это с ней?

Мог ли высушить ее без остатка и надеяться, что она достаточно сильна спасти нас обоих?

Было ли у меня право ожидать этого от нее?

Нет. У меня не было никакого права.

Мне стоило отправить ее за границу и убить своего отца, покончив со всем. Но сейчас, когда заполучил ее... разве я мог отпустить?

Нила не двигалась и не говорила. В ее взгляде отражалось множество мыслей.

Я пробормотал:

— В тот день, когда Кес подарил тебе Мот, я пришел к твоим покоям ночью. Стоял снаружи часами, пытаясь взять себя в руки и не дать тебе увидеть, как я страдаю.