Три года счастья

— Элайджа, я не понимаю, что происходит… Я не помню … Я такая слабая… Почему ты здесь? Я умерла, а вслед за мной умер и ты? Скажи…

— Я жив, моя Катерина и ты будешь жить… Теперь жив…Я просто пожелал вернуться к тебе в своем разуме… Я воскрешу тебя… Я и сам не понимаю, что происходит, но ты набирайся сил… Я буду рядом…

Он смотрит куда-то в глубину ее пустых зрачков, пытаясь отыскать внутри размякшего сознания частицу понимания происходящего. Говорит негромко, но ей кажется, что голос буквально-таки раздается громовыми шумами где-то над ухом:

— Я соберу тебя по кусочкам, Катерина… Ты ведь всегда сражаешься за жизнь… Я буду сражаться за тебя, потому что желаю, чтобы ты была здесь…

Ей бы разлепить сухие не в меру губы и заставить тяжелый язык наконец-то подчиняться. Ей бы кивнуть или дать понять, что все происходящее – не бред и его затуманенный рассудок. Ей бы просто пульс у себя отыскать, да сил нет, зато вот Элайджа кажется ждал этого. Ждал, когда сможет вновь коснуться ее. Она разбужена им. Ждал, когда может просто молчать, поднять ее, обнять.

Не легко ему и это все неправильно : она мертва, а он верит в слепое счастье с Хейли.

Хорошо, что ему не придется объяснять все сейчас, ведь это не так уж и легко.

Легче молчать и впервые он задумывается о том, что если она и вправду была послана ему небесами, после стольких женщин и веков попыток обрести утраченную любовь.

А он упустил любовь.

Как он будет существовать без нее?

Их небо раскололась.

Элайджа знает, что все это не правильно. Но время невозможно вернуть, а она все была послана только ему после стольких веков.

Не легко, но он знает, что она услышат его.

— Я буду рядом…

— Очередная ложь, Элайджа… Хотя, вру всегда я…

А он не слушает, забирает ее, полусонную в свой плен крепких объятий, вдыхает ее запах, руки Кетрин касаются его родинки на шеи и кажется, что все это реально.

Она балансирует на самой грани: ей кажется, нужно только переступить – легко-легко и полетишь в глубокую бездну полного успокоения. Ей хочется слишком сильно забыться и закрыть глаза, но его пальцы на ее коже куда настырнее. Она пытается остановить взгляд на его лице и едва-едва шевелит губами в беззвучном «Я люблю тебя, только поняла это слишком поздно, Элайджа ». Ему, кажется, этого достаточно.

— Как и я, Катерина…. Слишком поздно…

Пирс не может кивнуть. Не может даже пошевелить пальцем, все так же глядя в его лицо, будто он должен понять, прочесть все ее мысли в пустых темных глазах. Она отвлекается на что-то позади него всего на мгновение – этого достаточно и срывается в бездну. Пока летит, даже его пальцы на ее запястье кажется гладят ее нежную кожу и Элайджа укладывает ее на постель.

Так нужно…

Нужно, чтобы она была в таком состоянии и лучше уж спит, чтобы он знал, что к ней можно вернуться.

Не легко отпускать, но он должен вздохнуть, отпустить и вернуться в реальность.

***

Элайджа думал, что после всего произошедшего Хейли пожелает остаться с дочерью, отдалит его, ведь она делает ради дочери и он понимает это и принимает. Хейли желает лучшего для своей малышки, а он просто будет делать, что и всегда делал – сражаться за семью.

Он крепко спал в одинокой постели.

Он вернулся в комнату за черной дверью, уже во второй раз, только вот зря Элайджа открыл эту черную дверь, переступил порог разгромленной комнаты.

Она вспомнила.

Все.

Вспомнила и это убило ее.

Не легко ведь соединить, склеить разорванную душу.

Она склеилась из миллиона осколков.

Склеились из осколков и воспоминаний.

Осколки воспоминаний склеились

воедино. Склеились секундным клеем.

Помнит.

Склеились, когда открыла глаза, не иначе, веки тяжелые, она пытается сфокусироваться на каком-либо предмете перед собой, но не видит ровным счетом ничего. Волна воспоминаний нахлынула и теперь она помнит. Помнит все. Как будто была в коме, а сейчас медленно и мучительно приходит в себя : помнит белый коридор с дверями, помнит все, что видела там, помнит поцелуи и объятья, кофейное пятно на белом ковре и каждое слова и разговоры, о Хейли, о семье и Клаусе, о врагах, о любви, о них. Помнит все и этого было бы достаточно, чтобы свихнуться.

И это называется любовью?

Ее душа сейчас сильная, как и она.

Обволакивает тьма, заползая в самое сознание, даже не пытаясь будто и напоминать за ненадобностью: она тут, берет ее полностью, имеет самым изощренным способом, так, что она орет, не помнит, как крушит все в комнате, срывает шторы, разбивает стеклянную колбу с орхидей и срывает простынь и садиться на матрац.

Хочется конвульсивно сжать в тонких пальцах холодный край простыни и позвать на помощь. Хоть кого-то спасет ее?

Кетрин слишком уверена, что никто не спасет.

Такой ее и находит Элайджа : в разгромленной комнате, сидящей на разгромленной постели, взбросив нога за ногу. Так она встречает его : взглядом полным ненависти одета в черную хлопковую майку и черные узкие брюки.

— Катерина, что случилось? Не смотри на меня так…

— Тебе нравится, Элайджа? Я в полной гармонии с собой, разве ты не видишь, дорогой. Хаос… Тебе не нравится беспорядок в твоем разуме? Вчера я дошла до ручки. Я стала женщиной, которая даже мне не нравится. Раньше я смеялась над такими. Я помню все. Абсолютно все… Я потеря все : жизнь, свободу, дочь и тебя… Я заперта в твоем разуме, хотя должна была исчезнуть вместе с Адом…Можешь уходить к ней и убить меня окончательно. Убей меня в себе и поставим точку. Убей!

Она просыпается медленно и эти воспоминания. Открывает глаза и смотрит на него вопросительно, будто одним взглядом спрашивает, сколько можно ее терзать, хватается за ворот рубашки и умоляет убить ее в нем. Убить и поставить точку.

Можно списать все на драму. Можно сотню и сотню раз с пеной у рта доказывать, что так было проще – темнота окутывает каждый укол – нежели пытаться бороться На пути ее саморазрушения Элайджа Майклсон только и делает, что выстраивает ей лестницу обратно, так, на всякий случай, если захочет вернуться. Так возвращает ее, потому что не в силах отпустить.

Кетрин падать теперь нравится больше, подниматься же удел сильных. Была сильной и властной стервой, когда-то давно. Таких, как Кетрин Пирс, которые видят и берут, что хотят, а потом идут по головам и заполучают желаемое – как было и с ней. Он режет коленки о мраморный пол своего ледяного Ада слишком часто, чтобы пытаться эти раны залечить : свои и ее. Сломался ведь и сам, а сейчас стоит на коленях, ухватил не за руку, так что впервые ей захотелось вырваться и закричать.

— Я не хочу тебя отпускать… Послушай, я найду способ вернуть тебя… Я поговорю с Фреей, как только будет подходящее время.