Три года счастья

У ее болезни было имя, да. И фамилия Майклсон — самая ужасная на свете, ненавистная-ненавистная, въевшаяся ей в кожу так глубоко, будто инфекция, которую никак и ничем не вывести.

У ее болезни было имя — Элайджа Майклсон.

Он появился в ее жизни… непонятным образом, вытеснив оттуда всех, кого только можно, и заняв место больное слишком, чтобы уход его остался незаметен или был пережит безболезненно.

Она помнила, как они познакомились — когда и при каких условиях. Помнила его поцелуй в руку и взгляд. Взгляд о котором мечтает не одна женщина, а удостоилась его только она. Помнит тот бал в честь Дня Рождения Клауса. Помнит и ухмылку самодовольную, взгляд горящих огнем непонятным глаз и голос внутренний: «Беги, Катерина. Беги, пока можешь спастись».

Клаус внушил ей только страх и ужас.

Ей бы стоило прислушаться к внутреннему голосу и она прислушалась и бежала. Бежала, только уже было слишком поздно.

Сейчас же имелось, что имелось: она вернулась к жизни, она вампир, она все помнит.

Она помнит и его. Помнит их отношение: начала и конец. В ее жизни — самых страстных и чувственных отношений, ссоры и непонимания, слезы, радость, общее из мировоззрения.

Они словно были созданы друг для друга.

Она не верила же в судьбу до встречи именно с Элайджей Майклсоном.

Она бредет в сторону моста, прикрывает руками грудь, щурится от света автомобильных фар.

Свист, крики, один из парней открывает автомобильную дверь и подходит к ней вплотную. Подростки праздновали День Рождения и уже успели напиться, а теперь искали развлечений, но нашли только свою погибель и Кетрин Пирс их не жаль. Ей никого не жаль.

Окинула взглядом парня в руках которого была бутылка бурбона. Не отказалась бы выпить.

— Дорогуша, тебя обидели и выбросили? Так мы не обидим и заплатим. Сколько стоит жаркая ночь с тобой?

Ее губы ещё обжигал настойчивый поцелуй незнакомца, вкус смешанный с алкоголем, сковывал движения и заставлял взгляд туманиться. Его прикосновения оставили болезненные ощущения, когда он позволял себе притянуть ее ближе к себе.

— О ночи со мной ты можешь только мечтать…

На самом деле, ей хотелось выпить чего-то покрепче намного и вернуться к привычке ужасной, появившейся у нее еще давно — заглушать боль любую дорогим и элитным алкоголем. Сейчас бы не отказалась и от Hennessy.

Она держалась, от удушья, в голове будто разбившийся хрусталь звенящее.

Она не должна была оказаться в таком состоянии никогда.

Измученная, обнаженная, посреди улицы.

Ее голос одурманивает его, очаровывает, и он едва замечает, как ее клыки впиваются в нежную кожу. Кровь у него оказывается слаще, чем она могла себе представить, а ведь скучала она по славным убийствам и тому, как кровь насыщает каждую клеточку организма.

Ей бы сорваться, делая жадные глотки, испытывая это поистине сладостное ощущение от того, как чужое тело слабеет в ее объятиях, от того что она отнимает очередную жизнь во имя своей собственной.

Полнолуние и свет луны становится только ярче.

Разбитая бутылка алкоголя на асфальте.

Ее не пугала ни кровь, в которой были запятнаны его руки и лицо, да и тело, ведь живым этой ночью никто не уйдет живым. Пьяный подросток с разорванным горлом. Этой ночью она зажгла. Ее никогда не пугала кровь, ведь сейчас ее обнаженное тело измазано кровью.

Ее не пугал ее темперамент, эгоизм, собственничество, ни обуревавшие демоны ее душу, но даже у нее был свой предел. Даже у Кетрин Пирс был свой предел, после которого она теряла себя.

Ушла, хладнокровно, предав огню автомобиль, жестоко мстя за свое разбитое сердце и за

то, как с ней хотели поступить.

Ушла, в место где спрятала все самое ценное: часы, браслет дочери и украшение с лазуритом, которое защищало ее от солнца.

Рыть землю голыми руками, в поисках этих вещей, ведь у нее не тау уж и много времени, но скорость сыграла ей на руку и госпожа удача сегодня на ее стороне. Украшение оказывается на ее запястье и пальцы рук дрожат, когда солнечный свет освещает ее.

Если она погаснет, то вряд ли кого-то это будет волновать.

Она не гаснет и солнце не испепелит ее, не обратит в горстку пепла и Пирс смеется, потому что солнце теперь не ее враг.

Теперь она может пойти и отомстить им всем, по очереди. Отмстить, если ее прошлый план оказался не таким уж и удачным. Она может прийти за каждым, кто приченил ей боль и радовался ее мукам.

Она может поступить рассудительно.

У нее два варианта развития событий и сейчас Кетрин Пирс выбирает рассудительность.

Ее никто не должен видеть здесь и она точно знает, как поступит, как только раздобудет одежду.

Особенно учитывая пережившее расставание с Элайджей, то, что он так быстро забыл и заменил ее другой — Хейли, историю со Стефаном, Ад, возвращение три года назад и вот теперь все сначала. Она будет благоразумной и рассудительной.

Она обещала себе — тысячу, как минимум, раз, что не будет следить и унижаться перед Элайджей, особенно после всей той правды, что она узнала. Она не поедет в Новый Орлеан мстить Хейли Маршалл.

Но даже такие стервы способны любить и прощать.

Стерва все еще любит Элайджу Майклсона.

А что дальше происходит со стервой?

А после саморазрушение и кровь в уголках губ. Она чувствовала, как задыхается, как жжет в горле и дрожат руки, а сердце перестает биться на миг, сигнал ей посылая будто: « Соберись! Ты же стерва Кетрин Пирс, которая всегда выживает и ты не позволяешь любви встать у тебя на пути », но продолжала разрушать себя и внутренний демон Кетрин Пирс одержал победу.

Она думала — а что значили эти отношения для него? Было это затянувшимся развлечением, была ли она для него еще одной шлюхой, с поправкой на то, что была « Личной шлюхой Элайджи Майклсона» или проявлением чувств искренних, только вот, к несчастью, прогоревших слишком быстро? Ведь Майклслоны все, что любят обращают в пепел, впрочем, как и она.

Сейчас бы Пирс стоило задуматься совсем не о том, а найти выход и решение— как спасти себя, вытащить из навязчивых мыслей и апатии, к жизни прежней вернуться, не ради мести или доказать чтобы что-то ему, нет — для себя лишь, тонущую в этом болоте и не поднимающую голову даже, чтобы прокричать, попросив о помощи.