Три года счастья

Видя такую Елену Пирс тоже желает изменить прическу и даже идет в салон, но почему-то в последний момент останавливает парикмахера прося убрать только секущиеся концы и сделать укладку.

Не готова меняться так кардинально.

Не готова покинуть этот город не попрощавшись со Стефаном Сальваторе и не принеся на его могилу одинокую розу. Она ведь знала, что умер он, как герой, который спасал весь город, а на ее смерть всем наплевать, потому что героем быть Кетрин Пирс не может.

Не могла не прийти ведь за столько столетий она так и не поняла, что же было между ними: безответная любовь или связь двойников.

Она не знает, что было между ними, но знает, что теперь она свободна от всего этого.

Свободна и жива благодаря Элайджи Майклсону и тому, что их души оказались связаны.

Все же Стефан был частью ее жизни и любовью.

Теперь же ее сердце будет преданно только одному и больше не будет метаний, путонницы и неразберихи в чувствах.

Теперь она чувствует.

Теперь положив цветок на каменную плиту она обнимает руками саму себя.

Теперь она скажет и уйдет. Уйдет навсегда и больше никого не потревожит.

Теперь с каждым словом ей все сложнее говорить.

Кетрин Пирс почему-то не такая, словно сейчас маска чёрствости и эгоизма сорвана и показалось её настоящее лицо полное доброты и милосердия. Лицо Катерины, а не Кетрин Пирс. Она не говорит, хотя уже поняла, что все это помогло ей очнуться.

— Стефан, если бы знал, как все закончится и то, что ты умрешь героем спасая весь город. Ты умер ради счастья брата и Елены. Ты мог бы быть счастливым с Керолайн, и зря Деймон так волновался и устраивал всю ту фальшивую свадьбу мечты Керолайн, а затем еще и протыкал меня клинком пытаясь заткуть меня. Керолайн все равно будет помнить тебя. Но дух ведь убить не так просто. Я выжила благодаря Элайджи застряв в его разуме. Я помню все. Зачем теперь все это? Ты умер, а я жива, — говорит чувствуется слабость и беспомощность, смешанная с адскими муками ее решением. — Мне не безопасно быть здесь и я уеду и приняла решение заключить себя в добровольную тюрьму из одиночества. Если говорить о нас и наших отношениях, то я не знаю, что это было. Была ли это безответной любовью или связью двойников. Я не знаю Стефан, но знаю только знаю, что ты второй мужчина, который занял особое место в моей душе и сердце. Эти чувства были настоящими. Знаешь, я ведь только сейчас поняла, что в тебе пыталась найти того, кого полюбила будучи человеком. Я пыталась разглядеть в тебе Элайджу. Он знал меня человеком и думаю, что ты оценил бы мою человеческую сторону. Элайджа знал меня и черную. Могли бы мы бить счастливы с ним или с тобой? Я не знаю… Я все рушила сама. Я во всем не могу разобраться и видимо только Элайджи, я старалась не лгать. Он ведь всегда спасал меня. Он знал меня лучше, чем я. Всегда спасал, хотя знал, какая в реальности я дрянь и иногда он показывал мне это, как тогда в гробнице. Я столько лгала, что и вправду стала верить в собственную ложь. Теперь я смотрю на себя иначе. Сейчас я хочу остановиться и жить тихо. Тихая вечность в одиночестве, то что я заслужила, видимо. У меня никогда не было любви, поддержи семьи. Я выбрала одиночество. Я опустошена. Я больше не желаю никого терзать и мстить. Я даже не знаю, где могила моей дочери, но могла ли я остановить это или изменить. Я могла только умереть ради нее. Я могла сделать все правильно для своей дочери. Я и сделала — умерла. Но поминаешь, я пережила роды, затем нас разлучили и я даже вернулась, чтобы найти ее. Я была не готова отпускать ее и принимать, то, что больше никогда не увидеть ее. Я утешала себя мыслями, что она счастлива и без меня. Надя нашла меня, чтобы умереть. Но ее запах напоминал мне: о доме, о семье, о любви. Я думала, что если не буду вдыхать этот запах, то забуду. Человек ведь не может забыть. Я не забыла и не забуду. Я только могу уйти, раствориться. Даже в беде и горе выживаю. Я всегда ведь выживаю, но не заслуживаю любви, быть с тем, кого могу полюбить. Теперь мне придется жить в одиночестве с этой болью. Не должна была так закончится эта история. Не так должна была закончиться эта история любви. Прощай…

Снова леденящий голос, снова маска безразличия и никаких слез. Она поворачивает голову и долго смотрит на розу, источающую яркий аромат. В эту минуту она вновь понимает, что сейчас Стефан — единственный человек на земле, который нужен ей и слышит ее, всю ее боль и то, что она и не скажет вслух.

— Я просто хотела, чтобы ты слышал и знать, что ты обрел покой, Стефан Сальваторе, теперь же прощай, — шепчет, касаясь пальцами каменной плиты.

Она тихо выходит из фамильного склепа, закрывает железную дверь, не обращая внимание на пение птиц и звуки вокруг. Только в руках ручка от чемодана на колесиках.

На плите, лежит алая роза.Ее привычка, традиция, попытка изложения чувств.

Она уходит, а за спиной тяжелый груз. Груз воспоминаний.

Кетрин заглянула через прутья — роза всё-таки не увянет еще несколько дней. А как же быть ей?

Она увяла.

Она уходит навсегда унося за собой неподъемный груз воспоминаний.

*** Новый Орлеан — Нью-Йорк. ***

Что ждет Марселя, который принес этому городу бед не меньше, чем Майклсоны.

Теперь он понимает это. Понимает, что пролил крови не меньше, чем Майклсоны. Понимает, что причинил боль не меньше, чем Майклсоны.

Никто не говорил, что будет все именно так.

Что город ему достался именно таким.

Что власть, которая его опьянила прежде теперь уже не такая сладостная, терпкая, пьянящая и желанная.

Зачем ему власть, если она принесла ему только боль.

Власть больше не опьяняет и кажется Марсель Жерард протрезвел.

Во имя власти и амбиций, мощи он отказался от любви и теперь ему больно, теперь он сожалеет.

Что больно, одиноко, пусто внутри? Ему так, хочется закрыть глаза и никогда-никогда их не открывать. Никогда.

София видит это и понимает. Еще она женщина и чувствует более глубоко и тесно.

Она продолжает улыбаться, глядеть ему в глазах.

Она все уже решила.

Женщины ведь чувствуют, если в сердце другая. Даже не нужно было быть уверенным в том, что в его сердце другая. Она прекрасно видела, как Марсель смотрел на Ребекку и видела как та смотрит на нее.

Марселю привычно терять, но легче от этого не становится.

Эмоциональный удар очевиден.

Так, что сердце сжимается, пропускает свой ритм, когда он возвращается в свой пентхаус, целует Софию, в руках которой мобильный. Отчаянно и безуспешно — раствориться раз и навсегда. Интересно, такое возможно?

Невозможно.

Никто не говорил, что будет так больно. Никто не предупреждал. Никто и намека ему не оставил, давая понять, всего на мгновение, что боль — единственное, заставляющее чувствовать себя живым. Он ведь жив или умер вместе с отъездом Ребекки. Может с собой Ребекка забрала свое и его сердца?

А что если она ушла навсегда?

Любовь он ведь контролировать не мог.

А что было бы если бы он никогда не встречал Ребекку? Никогда бы не заглядывал в прозрачные, будто вода на озере ранним утром, голубые глаза. Никогда не слышал ее голос и тогда жизнь сменила бы ориентацию. Тогда мир был бы куда лучше, куда правильнее. Тогда он мог бы не корить себя за то, что выбрал власть и защиту города, который он так любит. Он отказался от личного счастья. Теперь, к сожалению, уже поздно. Тогда бы он не полюбил так искренне и навсегда.

Теперь поздно корить себя за то, что он не может любить Софию, с которой ему спокойно и хорошо.

Марсель не знает, как так вышло. Как случилось, что один-единственный человек стал центром его мира, ведь факт, что любовь в его сердце к Ребекки живет его сердце более двухстах лет. Марсель нашел и потерял свою родственную душу, своего лучшего друга, свою самую большую любовь, самую выстраданную и оттого еще более желанно-болезненную любовь — Ребекку Майклсон.

Марсель закрывает глаза. София задерживает дыхание и ловит каждый его вздох. Просто она понимает, что происходит и почему объятья и поцелуй Марселя не согревают.

Понимает, что если телом он и с ней, то душу давно отдал другой. Душу и сердце Марселя украла Ребекка Майклсоню. Просто, взгляд Вороновой скользит по его чертам, останавливаясь, наверное, впервые дольше обычного. Просто, ребра у нее внутри готовы разойтись в стороны, сломаться, позволяя ему единственное — забрать уже, наконец, кровоточащее сердце из груди, позволив ее сердцу конвульсивно сжиматься в чужих — родных, любимых — ладонях.

На секунду, не дольше, ощутить тепло его кожи в своей руке.

— Марсель, я приняла решение.

— Поверь, сегодня я думаю о другом… Я думаю о нас… Думаю о вкусном ужине, который ты приготовила и я достал обещанное белое вино.

— Ты думаешь о ней… Ребекки. Она в Нью-Йорке и я нашла ее адрес. Ты поедешь и оставишь Новый Орлеан, потому что без нее тебе не нужна корона.

Слова режут слишком — больно, с размаху, глубоко. Выдыхает из легких простую истину, до которой он, великий король Нового Орлеана — Марсель Жерард, был слеп такое долгое время, но эту истину знают и понимаю женщины. Ребекка была права « — Я живу намного дольше тебя, Марселус. Я видела становление и падение королей и знаю одну непреложную истину — не важно, сколь велика твоя империя. Она ничто, если тебе не с кем её разделить. Хочешь Новый Орлеан? Он твой.»