Три года счастья

Хейли надеется, что здесь ее дочь будет счастлива и обретет себя.

*** Маноск. Франция. ***

Черный лаковый чемодан на колесиках.

Черный пластиковый чемодан на колесиках.

Кажется воздух Франции пропитан лавандой, красным вином и запахом сыром.

Этот чистейший горный воздух.

Эти горы и лавандовые поля.

Эти постройки средних веков окутанные плющевидными растениями или вьющей розой.

Эти узкие улочки и асфальтированные дороги, запах из кафе или свежей выпечки из пекарен, уличные фонари.

Эта башня с часами и колоколом.

Эта церковь тринадцатого века.

Элайджа Майклсон искал именно это. Застыл, смотря на черные стрелки часов. Это не сон и стоя здесь, с одним чемоданом, в душе только пустота и черная дыра в сердце. Чего-то явно не хватает. Чего-то важного, что заполняло его сердце и заставляло жить и бороться. Он уехал туда, где ему хорошо.

Рядом с ним никого нет и ему некуда спешить.

Здесь, в городе мечты вряд ли он сможет спать спокойно.

Вечность бы стоял здесь и смотрел на стрелки этих башенных часов, слушал бы звон колокола. Теперь у него есть на это время.

Теперь у него есть вечность для себя.

Теперь он может жить для себя.

Словно вернулся во время благородных рыцарей, лордом, маркизов, графов, королей и королев, придворных дам, леди.

Во времена, когда почтительно обращались « Милорд» и « Мидеди.»

Он там, где хорошо и не может надышаться этим чистым воздухом пропитанным лавандой.

Он свободен и волен начать все сначала.

Он вправе жить той жизнью, о которой мечтал.

Он свободен и здесь, чтобы начать все сначала, жить и стать тем, кем всегда мечтал быть пианистом.

Смех девушки сидящей за рулем белого скутера раздается эхом, ударяется о каменные стены. Майклсонон невольно начинает улыбаться ответ, настолько заразен смех этой француженки в легком сарафане цвета шампань, ее голову защищает белый мотоциклетный шлем, а в плетеной корзине, вместо багажника пучок цветов лаванды. И поверить невозможно, что такое возможно. Возможно просто быть счастливым и улыбаться. Элайджа же опустошенный и сломленный.

Кетрин вдыхает воздух пропитанный запахом лаванды, обжигающий потрескавшиеся губы, на которых всё ещё ощущается привкус горечи. Кетрин может лишь на миг прикрыть глаза, приказывая себя мысленно успокоиться и собраться с силами, которых осталось разве что на нервный и болезненный вздох. Зачем она вообще приехала в Маноск? Потому что тело дрожит, как при лихорадке, и она ощущает как теряет контроль над собственным разумом, слыша смех девушке на скутере. Она ведь свободна и вольна жить, как пожелает, в отличие от Кетрин Пирс, которая всегда жила только выживала и за пятьсот лет одиночества, ей так редко выпадал шанс жить для себя и улыбаться.

В руках ручка чемодана.

Ей и так и тяжело, внутри пустота, так еще и тащить за собой этот тяжелый чемодан, звук колесиков которого только раздражает.

И сколько сил Пирс бы не прикладывала сил, головная боль, не исчезает и не оставляет в покое. Лишь усиливается, отзываясь эхом в голове, вынуждая вновь и вновь жмуриться от этого смеха девушки, которая промчалась мимо оставляя после себя столб пыли и запах.

Она и так раздражена, измотана долгим перелетом и возвращением в мир живых.

Спасения от этого попусту нет.

Кетрин зажмуривает глаза.

Элайджа кашляет от этой пыли.

— Элайджа…

Ее тихий и ласковый шёпот заставляет его обернуться, оторвать голову от стрелки башенных часов.

Ее голос проникает внутрь, разносится по венам вместе с кровью, и отравляет, подчиняет себе, умело подавляя его волю и вынуждая затеряться в собственных мыслях, словно в лабиринте, где за каждым поворотом поджидает болезненное воспоминание, наносящее удар прямо в сердце. Он искал ее в своем сознании и нашел.

Первая встреча на балу и то, как Тревор представил их друг другу, то, как он поцеловал ей руку, а та боялась, дрожала от страха или была взволнована этой встречей, но склонилась в реверансе и заглянула в его глаза.

— Простите меня. Вы мне кое-кого напомнили.

— Катерина, позвольте представить Вам Лорда Элайджу.

— Очень приятно, Милорд.

— Это мне приятно Катерина…

Он отыскал в своих воспоминаниях не только эту встречу.

И он уже видит перед собой ее, в зеленом бархатном платье и говорит откровенно, сидя рядом с ним на каменной скамейке. Теперь уже он смотрит ей в глаза, ведь за все это время эта женщина не только заставила его поиграть с ней в догонялки, но и поверить в нечто большее. Поверить в то, что возможно будучи мертвом можно чувствовать себя живым. Любовь заставляет чувствовать. Любовь заставляет жить.

— Ты же должен бежать за мной… И поймать!

— Но если я поймаю тебя, игра закончится.

— Спасибо, что отвлек меня…

— Ты выглядела такой одинокой, вот я тебя и пожалел.

— Клаус обещал провести со мной день, но он не вернулся.

— Да, Клаус живет лишь по собственным правилам.

— Он очень обаятельный человек. Думаю девушкам сложно ему отказать.

— И все же…

— Я не понимаю, почему он начал ухаживать за мной… Мне кажется, что я ему полностью безразлична.

— Многие браки были основаны и на меньшем…

— А разве плохо хотеть большего?

— И думаешь, что Тревор даст тебе это?

— Тревор верит, что любит меня, но настоящей любви нет, если она безответна… Ты согласен?

— Я не верю в любовь, Катерина.

— Я не могу согласиться, милорд. В жизни множество жестокости. Если мы перестанем верить в любовь, зачем тогда вообще жить?

Она любит, только он не знал. Она пыталась достучаться до него тем разговором, ведь сказать открыто, что любит не могла, не имела права, к тому же, что если в его сердце была другая. Элайджа полностью погружён в самые тёмные уголки своего сознания, потому что не помнит кто такой Клаус и почему они говорили о нем. Кто вообще такой Клаус? Ее жених, которого выбрала ее семья? Лорд? Друг? Знакомый? Семья? Он даже лица не помнит этого Клауса, зато помнит, что был знаком с Тревором и убил его, снес голову уже в двадцать первом веке при встрече, помнит, что был зон на Тревора, который привел не ее, а Елену — двойника. Еще он помнит их первую встречу в двадцать первом веке и то, как освободил Стефана, а ей приказал оставаться в гробнице, пока он не позволит ей уйти. Тогда он видел страх в ее глазах и его стоило бояться.

— Элайджа?

— Добрый вечер, Катерина. Ты правильно делаешь, что боишься меня.

Он помнит и прежде, чем прикрыть болезненно слезящиеся глаза вздыхает, отпускает ручку чемодана.

Слишком многое могут нам рассказать глаза другого человека и ее глаза говорят ему больше, чем слова. Ее темные, полные слез глаза говорят, и он понимает без слов.

Слишком много событий произошло за последнее время, и они никак не хотят укладываться в голове Майклсона и последнее воспоминание добивает его, слез он уже не сдерживает, только понять не может, как вышло так, что встретив ее он поверил в любовь и был с ней, а потом оставил. Оставил, уехал в Новый Орлеан. Если он любил эту женщину, то почему оставил? Почему он помнит их разговор в той гостиной. Он помнит только часть разговора, но этого достаточно.

— Пришло наше время. Элайджа, прошу.

— Катерина. Прощай.

Брюнетка старается сосредоточиться, понять Элайджа ли перед ней или его тень, двойник?

Тот Элайджа Майклсон, которого она знает всегда носит костюмы, удавку на шеи, которую называют галстуком и жертвовал и убивал любого, во имя семьи, защиты, тех, кто ему дорог.

Этот Элайджа Майклсон не носит костюмы, на нем черный полувер из легкой синтетической ткани сквозь который виднеется горло серой нижней майки, его прическа похожа на ту, когда они впервые встретились в этом столетии и волосы не уложенные гелем, а аккуратно распределены и отделены пробором и челка уложена на левую сторону, образ дополняют темные джинсы и кожаные туфли.