Три короба правды, или Дочь уксусника
Шрифт:
— Меня отравили, — сказал жене, тяжело дыша, Владимир.
— По-моему, ты просто обожрался, Вольдемар. Я сидела напротив, на тебя было страшно смотреть. Ты жрал как голодный фольк.
От жалости к пропавшему завтраку у великого князя защемило в желудке, и он бросил тоскующий взгляд на деликатно прикрытый шелковым каминным экраном очаг.
— Я тебе, Алексей, если что, завещаю свою царскую власть, — сказал он брату.
— Да что ты мне можешь завещать! — отмахнулся тот.
— Мне сегодня ночью приснился страшный сон, — сказал Владимир Александрович и, взяв под руки жену и брата,
— Ну, что тут у нас произошло? — спросил Путилин, заглядывая в гостиную.
— Вот, Иван Дмитриевич, — вышел ему навстречу Вощинин. — Ограбили бразильского секретаря. Проходите, кабинет вот здесь.
Начальники сыскной полиции — бывший и нынешний, проследовали в кабинет, где уже находились Жеребцов, чиновник министерства иностранных дел, пристав Бринкенгоф и сам бразилец с переводчиком Лабурдой.
— Про самих-то мазуриков ничего нового не известно, Платон Сергеевич? — спросил Путилин у Вощинина.
— Мы выяснили, что через несколько дней после Рождества их видели в доме китайского посольства. Я пытался осторожно выяснить у господина посла, не замечали ли они подозрительных лиц, на что г-н Шу Кинг-Шен тонко улыбнулся и сказал, что последние дни у него бывает много подозрительных лиц, в связи с чем он не имеет возможности ничем меня угостить. Зато генерал Ярошенко сказал, что в аккурат после Рождества его уже посещали два агента из сыскного — вылитые наши мазурики, — и расспрашивали о Патронном заводе.
— А что пропало? Я вижу, что часы на месте стоят, вот деньги под пресс-папье лежат.
— Аполлон Александрович, передайте, пожалуйста, господину Путилину список похищенного.
Жеребцов подал Путилину лист бумаги.
— Шапка польского бобра, — прочитал тот. — Два фунта жареного кофея.
— Посол говорит, — перевел реплику бразильца Лабурда, — что это не простой кофе, его прислали господину послу вместе с верительными грамотами.
— Положим, что так. Далее: мешочек с алмазами.
— Посол говорит, что алмазы были не весьма ценные.
— Ружье охотничье бельгийское. Русская винтовка казенного образца и ящик патронов к ней. Господи! Берданка-то им зачем понадобилась! — изумился Путилин.
— Берданка — ньет, — вдруг заговорил на ломанном русском сам разволновавшийся посол. — Винтовка ди сеньор Мосин. Мне подарено дюком гранди Владимир. Это segredo grandi.
Дальше посол перешел на свой родной язык и Лабурде опять пришлось вернуться в разговор:
— Господин Феррейра де Абреу говорит, что великий князь подарил ему эту винтовку лично, взяв с него слово, что она не попадет больше никому в руки.
— Теперь попадет, — хмыкнул Путилин. — Как пить дать попадет. Для того и крали. А мы с вами, Платон Сергеевич, наших мазуриков недооценили. Они вон как высоко работают. Я про эту винтовку слыхал. Представляете, сколько отвалит за нее серебряников Германия или, лучше, Англия. Да еще с патронами! Сразу и испытания полноценные провести можно. Больше ничего не пропало? Только
то, что в списке?— Еще две бутылки… и вся дипломатическая переписка, — сказал Жеребцов. — Я их не успел внести.
— Переписка? А где она лежала? Тут, в несгораемом шкафу? Так его не ломали!
— Нет, не ломали, — согласился Жеребцов. — Ключом открыт, даже не отмычкой.
— Господин посол, ваш ключ от шкафа при вас? — спросил Вощинин.
Бразилец продемонстрировал присутствующим свой ключ и сообщил, что это единственный ключ, второго нет даже у господина Герике, и что он всегда держит ключ при себе, даже спит с ним.
— А дверь-то тоже ключом открыта, — сказал Путилин. — Я замочную скважину по пути сюда осмотрел. Господин посол, вы не подозреваете кого-нибудь в пособничестве? Откуда-то злоумышленники должны же были получить ключи. Зовите сюда прислугу. И швейцара. И дворника.
— Швейцара нет, — сообщил Жеребцов. — Перед самым Рождеством в Николаевскую больницу на Пряжку доставлен был с нервной горячкой. Якобы черт из-под него стремянку выбил и потом хохотал в темноте.
Городовые притащили из дворницкой Савву Ерофеича, а из задних комнат были приведены перепуганные лакей и камердинер.
— Итак, господа, я хочу задать вам всем один вопрос, — объявил Путилин. — Где вы все были во время ограбления?
— В дворницкой был, — сказал Савва Ерофеич. — В восемь утра снег размел, дрова в квартиры поднял, и отдохнуть пошел.
— Так, а вы? — ткнул пальцем в сторону прислуги Путилин.
— Мы были у себя в комнате и играли с Иоганном в домино, — сказал лакей.
— И вы ничего не видели и не слышали?
— Мы ничего не видим и не слышим, — сказал лакей. — Потому что нам не велено туда ходить в отсутствие хозяина.
— Потому что там портвейн, — сказал Иоганн.
— Ну, портвейна там уже нет, — хмыкнул Путилин. — Скажите, а никто из вас не видел в последние дни на лестнице или вообще около дома разыскиваемых полицией господ: обоим около сорока, один высокий, в очках, одет богато, по виду поляк, голова перевязана; второй пониже, но поплотнее, русский.
— Видел я этого русского сегодня, — сказал камердинер.
— Где?
— Да вот здесь, в коридоре. Я из ватерклозет выходил, а он ретирад искал.
— А почему вы решили, что это был он? — спросил Вощинин.
— Да, мы прекрасно их обоих знаем, они над нами в квартире у академика Кобелевского с самого Рождества живут.
— Ты их знаешь? — спросил Вощинин у дворника.
— Тех, что в квартире у академика живут? Знаем. Хорошие господа, только беспокойные очень. Ну, да у них служба такая в царской охране.
— Где? — в один голос воскликнули сыскные и пристав.
— В царской охране. А что? Они мне и околоточному листы открытые предъявляли, за подписью директора полиции. И велели никому не сказывать, потому как у них тайная миссия.
— Может ты, любезный, еще и про ключи знаешь к этой квартире и к ящику несгораемому? Откуда они у этих, м-м-м… господ оказались?
— А как же не знать?! Знаем. Я сам их им дал.
— ?!
— Я сундук нищенки нашей отдал. Там и яды были разные, и накладные бороды, и открыт лист от полиции, такой же, как у господ. Ну, и ключи.