Три невероятных детектива (сборник)
Шрифт:
«…Выражение “конец века” в скором времени будет у всех на устах, люди станут воспринимать жизнь в розовом свете».
Конец столетия воспринимается неоднозначно. В 1890-х много говорят о прогрессе науки, но опасаются неизбежных перемен, люди предаются ностальгическим воспоминаниям о прошлом, пресса и обыватели яростно обличают свободу нравов, ругают летнюю жару и холодные зимы, упадок деревни, пессимистический настрой литераторов и порнографические издания, социализм, финансовые махинации, растущий уровень преступности, 1 130 000 бельгийцев, итальянцев, швейцарцев, испанцев, русских, поляков и прочих эмигрантов, составляющих
«Кровь можно перелить в вены человеку, просвещенность — в вены народа», — сказал Виктор Гюго. В конце века Франция должна открыться навстречу миру.
Роковой перекресток
35
Стихотворение из цикла «Цветы зла» (1857), посвящено Виктору Гюго. Пер. П. Якубовича.
Глава первая
Париж, предместье Сен-Манде
26 июня 1891 года, воскресенье
Поспешно вымыв руки, мадемуазель Бонтам бросила страдальческий взгляд на тарелку, полную песочных корзиночек с клубникой, пирожных с кофейным кремом, эклеров и безе, с трудом преодолела искушение и, поставив тарелку в буфет, закрыла дверцу. «Вечером, — подумала она, — когда все уснут…» Мадемуазель Бонтам расправила пышную юбку (она упорно продолжала носить кринолин в память о временах своей юности) и вернулась в гостиную, где ее гость уже надевал перчатки.
— Простите, что покинула вас так надолго, мсье Мори, — кокетливо сказала она. — Мне показалось, что где-то не закрыли кран.
— Да, я слышал шум льющейся воды, — кивнул щегольски одетый японец.
Он надел черный шелковый цилиндр, безупречно сочетавшийся с двубортным пиджаком и брюками в полоску, и попытался вытащить свою трость из украшенной рюшами подставки для зонтов. Волны рюшей и водовороты ткани — на занавесках, чехлах для мебели, заставленных всякими безделушками этажерках и даже на платье хозяйки — заполняли всю комнату, и Кэндзи Мори казалось, что у него вот-вот случится приступ морской болезни. Наконец ему удалось высвободить трость, и он с облегчением вздохнул.
— А где же ваша крестница? — спросила мадемуазель Бонтам.
— Айрис пошла с подругами в город. Я такие прогулки не одобряю.
— Но ведь юным девушкам надо как-то развлекаться.
— Развлечения — преддверие раскаяния, точно так же, как сон — преддверие смерти.
— Какие красивые слова, мсье Мори. И грустные.
— Под стать моему настроению… Не люблю разлучаться с близкими. — Он сделал вид, что разглядывает наконечник трости.
— Как я вас понимаю! — Мадемуазель Бонтам незаметно поправила складки ткани на подставке для зонтов. — Не расстраивайтесь так, мсье Мори, два месяца пролетят быстро, вы и заметить не успеете.
—
Я распорядился, чтобы купальный костюм и шляпку доставили сюда в четверг. Вы ведь уезжаете в следующий понедельник, не так ли?— Если будет на то воля Божья, мсье Мори. Господи Иисусе, ну и путешествие нам предстоит! Мы с барышнями впервые едем на море. Они уже места себе не находят от нетерпения. Представьте, мне пришлось заказать четыре комнаты с кухаркой и двумя горничными — ведь нас шестнадцать человек. Поездка стоила бешеных денег. А раз мы едем больше, чем на шесть недель, нам не дадут туристическую скидку. Раньше мы довольствовались Сен-Сир-сюр…
— Да-да, Сен-Сир-сюр-Морен, — пробормотал японец, начиная терять терпение.
— Но что делать, времена меняются, теперь все только и говорят, что об отдыхе, о пляжах и купаниях…
— Прошу вас, не позволяйте Айрис купаться без присмотра.
— Что вы! Я барышень от себя ни на дюйм не отпущу. А еще я наняла для них учителя по плаванию.
— Да? Тогда за ним тоже надо присматривать, особенно, если он красив.
— Ну что вы, мсье Мори! Я с девочек глаз не спускаю, трясусь над ними, как наседка…
— …Да-да, над цыплятами. Не могли бы вы вызвать мне экипаж?
— Эй, Кола, поди сюда! Мсье Мори нужно… Куда же подевался негодный мальчишка?! Это сын садовника, — пояснила мадемуазель Бонтам, бросая самодовольный взгляд на свое отражение в большом зеркале, украшенном пухленькими ангелочками, и кокетливо поправляя два пышных крашеных локона, обрамлявших ее круглое, словно полная луна, лицо.
В комнату вошел хмурый мальчишка, ковыряя в зубах травинкой.
— Беги за наемным экипажем! — распорядилась мадемуазель Бонтам. — Одна нога здесь, другая там, — не видишь, что ли, мсье ждет!
Выйдя на шоссе де л'Этан, мальчишка оглянулся на приземистое строение в буржуазном стиле, украшенное коваными решетками и медной табличкой с надписью: «Частный пансион для юных девиц К. Бонтам», и направился в сторону ратуши, откуда доносилась громкая музыка.
От ствола каштана отделился красивый молодой человек лет двадцати и бесшумной кошачьей походкой пошел вслед за мальчишкой. Тот уже собрался было перейти через улицу к железнодорожной станции Сен-Манде, где выстроилась вереница наемных экипажей, но ему на плечо легла чья-то рука.
— А, это вы мсье Гастон? — Мальчишка с облегчением перевел дух. — Ну и напугали вы меня!
— Долго же ты возился!
— Это все из-за хозяйки.
— Вот, — сказал мужчина, протягивая мальчишке записку, — сам знаешь, кому это отнести.
— Где ж я вам ее найду?! Они все сейчас на празднике. Сами видели, какая там толпа!
— Это не моя забота. Давай, парень, пошевеливайся.
— Посмотри, какой красавчик! Вон там, в офицерской форме! У него столько медалей!
— Фи, он покраснел от натуги, вот-вот лопнет. Мне больше нравится тот, что дует в трубу. У него крахмальный воротничок и такой солидный вид…
Десяток юных девиц в светлых платьях выстроились у сцены, с восхищением разглядывая духовой оркестр пожарных. Высокая нескладная девушка в шляпке, напоминавшей корзинку спелых вишен, — та самая, которой понравился офицер, — окинула суровым взглядом свою подругу, низенькую толстушку с непокрытой кудрявой головкой.
— Аглая, у тебя дурной вкус! — упрекнула она. — Почему ты не надела шляпку?!