Тринадцатый бог. История одного Зла

Гидеон отрицательно покачал головой.

– Тогда чего тебе нужно?
– устало спросил глава Золотого Яблока.
– Ничего-то не меняется. Мы спим, дома гниют, Арика летает, меченые шастают. Вот и сейчас приперлись по-тихому.

– Не меченные они, - из-за столба выглянул призрак девочки.
– Они с Востока.

– Ну да какая разница, - скелет махнул рукой.
– В яму их, и хватит. Расходитесь! Спать!

– Значит, ничего?
– послышался голос из толпы.
– Совсем ничего?

– Опять ничего.

– Так и останемся тут... Уж померли бы лучше...

Гидеон ссутулился. Он не хотел оборачиваться. Селяне защелкали, затрещали, издавая звуки, мало походившие на человеческую речь.

– Один точно маг... Да-да, - девочка затрясла прозрачной головой.
– Маг!

– Ну, какой он маг?
– старик снова махнул рукой.
– Ничего он не сделал. Шарлатан.

– А другой не иначе вельможа, весь такой важный, да-да, со львом на накидке.

– А это что?
– Гидеон вскинул голову и указал на полуптицу.

– Ноора, мой друг, - пояснила девочка.

– Нашла лет двадцать назад выродка за воротами, вот и возится с ним, - ответил старик. Шум позади Гидеона то нарастал, то сходил на нет.
– А он меченых подъедает. Кто в яме сгнивает. Он...

Староста застыл, не договорив. Скелеты на площади замолчали. Гидеон, щелкнув зубами, хотел было обернуться, но тоже замер.

– Ну, всё, - протянула девочка, дергая деда за руку.
– Отвалились.

– Покажешь меченых?
– выродок повис на столбе, оттопырив птичий зад.
– Есть хочу.

– Они живые. И противные, да-да.

– Живые?
– в голосе птицелюда прозвучало разочарование.
– Живых я не ем. Они говорят. Этот, правда, принц?

Девочка равнодушно посмотрела на Гидеона.

– Да, - сухо ответила она.
– Но тем, кто ничего не делает, правитель не нужен. Потому что он тоже ничего не делает. Ой, а это змея?

– Где?
– встрепенулся выродок.

– Вон! На нем!

Фшух - и получеловек, вытянув крылья вдоль туловища, упал вниз. Выпростав руки, он хотел сцапать змееныша, выбравшегося из укрытия, но тот, завизжав, нырнул под защиту костей Гидеона, и когти выродка, пропоров бордово-грязный наряд, сцепились на ребрах принца. Птицелюд, недовольно заворчав, принялся трясти скелета, пытаясь вытряхнуть змееныша из укрытия. Но тот держался крепко.

– Ноора, хватит!
– прикрикнула девочка, и выродок в мгновение ока бросил игрушку.
– Змея, наверное, уползла.

– Она там, - уверенно ответил птицелюд и, сев на землю, грустно добавил.
– А я голоден. Очень.

– У чужаков есть лошади, да-да.

– Лошади?
– выродок встрепенулся.
– Кто это?

Девочка развела руки.

– Такие большие звери на четырех ногах.

– Их можно есть?

– Да-да.

– Покажи, - решился птицелюд, поднимая крылья и вставая на четвереньки.
– Я слишком голоден, чтобы быть добрым.

Гидеону показалось, что он вздрогнул. Но разбудило его не это. Под правой лопаткой разливалась боль. Самая настоящая тупая боль. Он резко сел, схватился за плечо и замер. Боли не было, как и дрожи. Ему всего лишь приснился сон.

– Он хотел меня съесть!
– заверещал змееныш, выкатываясь откуда-то сбоку.

– Чудовище хотело меня съесть! А ты...

– Помолчи, - зло оборвал его Гидеон. Боль должна была вернуться. Хоть отголосок, хоть болезненный толчок.

Ничего.

– Он тебя тряс, - прошипел змееныш.
– Сильно.

– Не имеет значения, - отстраненно ответил принц.

– Чего?

Гидеон поднялся. Оглядел площадь, полную застывших скелетов, и двинулся прочь.

Он давно опоздал.

Его народ мертв.

Его род проклят.

Его край - склеп.

И как же им всем упокоиться с миром?

Глава 4. Водолей

Фирмос, этот бесполезный, ленивый маг, разгуливал по яме и болтал что-то невразумительное в свое оправдание.

– Сильная магия... Лучше не вмешиваться... Просто уйдем... Оружие бесполезно...

Нит не слушал чародела. Голоса, звуки, весь окружающий мир отдалились от него настолько, что перестали быть реальными. Холод и тьма захватили разум служителя Водолея и потянули далеко назад, в прошлое.

– Мама! Мама..., - он охрип, закоченел, правая нога ниже колена распухла и горела, а его самого трясло от страха и холода. Там, над головой, молочного цвета небо сочилось ледяным дождем. Ветер бился, завывая. Ветер пел о смерти.

– Мама...

Он звал её долго. Небо потемнело, а дождь усилился. Стены ямы наступали на него, пытаясь задавить, растереть в кровавое месиво.

Она пришла глубокой ночью. Упала вниз, сложила огромные черные крылья и воззрилась на сына глазами-звездами.

– Почему ты убежал?
– спросила она.
– Что увидел?

Он хотел ответить, но не мог. Голос пропал, изо рта вырывались лишь жалкие хрипы. Что-то произошло там, у насыпи, он что-то увидел, что-то гадкое, стонущее среди песка и черной воды. И его мать была центром того ужаса.

Почему он звал мать, если она была настолько отвратительна в окружении этих мерзких, мокрых мужчин, которые делали с её телом всё, что хотели? И теперь она превратилась в птицу. Омерзительная тварь.

– Прекрати реветь, - прошипела она, склоняясь над сыном.
– Глупый, маленький головастик. Что бы ты ни увидел, теперь у нас есть еда.

– Мерзкая еда. И ты тоже.

– Заткнись, - прокаркала она, раскидывая крылья и укрывая его от дождя и холода.
– Прижмись ко мне и спи.

Он плакал и плевался, когда перья попадали в рот, но в объятьях твари было тепло.

– Мама, - шептал он, всхлипывая.
– Мамочка.

Боль в ноге сходила на нет.

– Спи, - ломано-нежно прошептала она.
– Спи, черноспинка. Завтра тебе станет лучше.

Утром нога зажила, и слезы высохли. Мать вытащила его из ямы, стала собой и заставила идти до дома пешком, чтобы навсегда запомнить путь от Червивого Яблока до их насыпи. Дома не было мужчин, зато нашлось много еды. А через несколько месяцев на свет появился его проклятый младший брат.