Трое шведских горных мужчин

— Я пытаюсь помочь.

— Так не надо! — огрызаюсь я. — Ты не помогаешь! Ты гребаная обуза! У нас все было хорошо до твоего появления, а теперь все летит к чертям!

Ее глаза вспыхивают.

— И как именно я виновата в том, что тебя укусила собака? Я вызвала бурю? Это не моя вина, что тебе насрать на свою личную безопасность. Ты столько времени называешь меня глупой и ведешь себя так, словно я какая-то тупая туристка, но не ты видишь как я хожу, истекая кровью. Я не собираюсь извиняться за то, что не позволила тебе покончить с собой.

Отблески огня падают на ее лицо. Она выглядит такой маленькой, стоя рядом со мной. Чертовски нежная.

Я ненавижу все нежное. Я привык, что все вокруг меня тяжелое, крепкое и сильное. Иначе в этих условиях не выжить. И теперь Дэйзи здесь, со своими пятью футами, мягкой фигурой, и нежным характером. Она — худшее из возможных сочетаний: хрупкая, но слишком храбрая или глупая, чтобы беспокоиться. Она насквозь промокла и весит вдвое меньше меня, но все равно считает, что сможет угнаться за мной и остальными.

Осознание этого сильно поражает меня. Она не может здесь оставаться. Если она не позаботится о своей собственной безопасности, мы должны вывезти ее с Севера. Как можно скорее. От чего бы она ни бежала в Англии, все не может быть настолько плохо, как ее смерть от собственной глупости.

— Я передумал, — объявляю я. — Мы не будем ждать, пока твою машину починят. Завтра, как только сойдет снег, ты уедешь.

Она вздыхает, как будто я трудный ребенок.

— Почему?

— Потому что мы не хотим, чтобы ты была здесь, — подчеркиваю я.

— Это неправда. Ты можешь ненавидеть меня, но я нравлюсь другим.

Я смеюсь. Этот звук полон горечи.

— Пожалуйста. Они позволяют тебе остаться здесь только потому, что хотят тебя трахнуть.

Я знаю, что переступил черту, как только эти слова слетают с моих губ. Между нами воцаряется тишина. Она пару раз моргает. Я наблюдаю, как болезненно сжимается горло, когда она сглатывает.

Она бросает салфетки в мусорное ведро и уходит, не говоря ни слова.

— Ух ты, — говорит Илай в дверях. — Я оставил тебя с ней на десять минут, чувак.

Дверь в комнату для гостей с грохотом захлопывается. Несмотря на то, что звук приглушен, мы оба слышим, как она начинает плакать.

ГЛАВА 17

ДЭЙЗИ

Той ночью я сплю с Ривеном и Илаем, зажатая между их телами. Или, скорее, я делю с ними постель. Я вообще не сплю. Даже после того, как меня погрузили в забвение и заставили кончить несколько раз, мой разум не отключается. Я лежу между ними в темноте, пока они дышат мне в лицо, смотрю в потолок и раз за разом слышу слова Коула.

Они позволяют тебе остаться здесь только потому, что хотят тебя трахнуть.

Это долгая, долгая ночь.

Я отказываюсь от попыток уснуть около пяти утра, выскальзываю из-под рук мальчиков и направляюсь на кухню. Я завариваю себе чашку чая и сажусь у окна, глядя на улицу. Снег все еще идет, но ситуация намного лучше чем вчера. Сейчас хлопья выглядят нежными и легкими. Я потягиваю чай, вспоминая ужасное, выворачивающее наизнанку чувство, которое охватило меня, как только я увидела Коула, пробивающегося сквозь шторм, едва различимого вдали.

Коул сказал, что проблема была в видимости. Обычно он загонял машину прямо в сарай, но не мог вчера, потому что снег был таким густым, что он даже не мог видеть, куда едет. Ему пришлось бросить машину на полпути к дому.

Мне это кажется до смешного опасным. Если ребята не видят, куда они идут во время шторма, они могут погибнуть. Но ни один из них не предусмотрел никаких мер безопасности на случай, если это произойдет. Это ужасно глупо.

Я придумываю план. Схватив лист бумаги со стола Ривена, я начинаю рисовать карту двора. Затем я на цыпочках возвращаюсь в спальню. Мальчики все еще крепко спят.

Я подкрадываюсь и легонько толкаю Илая в плечо.

— Илай, — шиплю я.

— Что? — ворчит он.

— У тебя есть какая-нибудь действительно длинная веревка? И несколько металлических крючков? И молоток?

— Все инструменты на крыльце, — бормочет он, слепо протягивая ко мне руку. — Возвращайся в постель.

— Нет. Я хочу сделать страховочный трос от подъезда к дому. Что-то вроде поручня. Это нормально?

— С ума сойти, — бормочет он, переворачиваясь на другой бок и утыкаясь лицом обратно в подушку.

К тому времени, как я нахожу веревку и кое-какие инструменты, на улице уже светает. Я натягиваю свою зимнюю одежду и выхожу во двор, волоча за собой веревку. Я начинаю прямо у дома. Мне требуется почти двадцать минут, чтобы вбить крюк в дверной косяк и привязать к нему веревку. Надеюсь, мальчики не возражают. Хижина снаружи изрядно пострадала от непогоды, так что они, похоже, не слишком ею дорожат. Плотно завязав узел, я поднимаю веревку и, следуя своей карте, прокладываю тропу вниз, к подъездной дорожке. Время от времени я обматываю веревку вокруг дерева, крепко закрепляя ее.

Проходит совсем немного времени, и я подхожу к сараю. Я бросаю веревку и осматриваю дверной проем в поисках подходящего места, чтобы закрепить веревку. Может быть, внутри было бы лучше? Я переступаю порог и начинаю осматривать стены.

— Что ты делаешь? — спрашивает глубокий голос.

Волосы по всему моему телу встают дыбом. Стиснув зубы, я поворачиваюсь к Коулу. Он сидит, скорчившись, на полу сарая, окруженный тонкими деревянными досками. Он выстраивает их в квадрат. Похоже, он делает что-то вроде рамки для картины.

Они позволяют тебе остаться здесь только потому, что хотят тебя трахнуть.

Потому что это все, на что я гожусь, верно? У меня нет никаких других хороших качеств, не связанных с вагиной. Зачем еще мужчине хотеть чтобы я была рядом?

Я поднимаю веревку.

— Делаю страховочный трос. Есть какие-нибудь идеи, куда я могу забить крюк?

Он выпрямляется.

— Ты не должна быть здесь.

— Я знаю, ладно? — Я вздыхаю. — Я должна сосать члены других парней. К счастью, они оба изрядно устали, так что у меня есть небольшая передышка. Тяжело быть ходячим, говорящим мастурбатором.