Трое шведских горных мужчин

Он вздыхает, потирая рот рукой.

— Я не это имел в виду. То, что я сказал прошлой ночью, было неправдой. Они не просто держат тебя рядом, чтобы ты спала с ними.

— Я так и думала. Если только у Илая нет какого-то фетиша на УНО, о котором он мне не рассказывал. — Я изучаю тяжелые балки, составляющие дверной проем сарая. Там уже есть несколько металлических колец, глубоко вмонтированных в дерево, я думаю, оттуда, где раньше вешали оборудование. Я дергаю за самое большой из них. — Как ты думаешь, я могу воспользоваться этим?

Он хмыкает.

— Очень проницательно. Спасибо за твой вклад. — Я кладу инструменты и туго натягиваю веревку. Он наблюдает, как я начинаю наматывать ее на крючок. Я чувствую его взгляд на себе, как лазерные точки на моей коже. Я вздыхаю, поворачиваясь к нему лицом. — Что?

— Просто… — Он морщится. — Больше не делай так. Не ходи за мной. Не подвергай свою жизнь опасности, просто чтобы помочь мне.

— Я буду сама принимать решения о том, ради кого я хочу рисковать жизнью, а ради кого нет, но спасибо.

Его лицо темнеет.

— Я бы не умер.

— Вероятно, нет, — соглашаюсь я. — Но ты определенно был бы сильнее ранен. Рив говорит, что если бы ты оставался там дольше, то, вероятно, получил бы переохлаждение. Ты бы потерял больше крови. Если бы я не пошла за тобой, ты бы сейчас не сидел здесь и не рубил бревна. Тебя бы отвезли в больницу для переливания крови. Я не жду благодарности, но было бы неплохо, если бы ты перестал называть меня идиоткой, хотя бы на три секунды.

Он не реагирует. Несколько минут мы молчим, пока я скручиваю веревку в тугой двойной узел, затем отступаю назад, проверяя ее несколькими рывками. Узел держится крепко.

— Я… не умею ладить с людьми. — Он начинает.

Я немного смягчаюсь.

— Ох, я не знаю. Я думаю, ты намного лучше, чем думаешь о себе. У тебя есть очаровательные моменты.

Он поднимает бровь.

— Неужели?

— Нет. Тебя вообще не должны выпускать к людям. — Его губы кривятся. Я оглядываюсь на беспорядок на полу. — Что ты делаешь? Мебель?

— Посмотри сама. Там, сзади, под брезентом, есть пара готовых.

Заинтригованная, я поднимаю синий пластиковый лист. Мои глаза расширяются.

— Боже мой. — Под брезентом лежат три холста, сложенные в стопку, от самого большого до самого маленького. — Ты их сделал? — Я поднимаю один из них, чтобы рассмотреть. Она идеальна. Древесина отшлифована. Ткань идеально натянута, прикреплена к рамке сзади. Он выглядит даже лучше, чем холсты, которые я бы купила в магазине, профессионального качества, но немного грубоватые. Идеально подходит для горных пейзажей.

— Подумал, что это заставит тебя молчать, — хрипло говорит он. — Ты не можешь просто бродить и всем мешать. Лучше им быть достаточно хорошими, потому что я больше не буду их делать.

— Я думала, ты меня выгоняешь, — напоминаю я ему, проводя пальцем по линии идеально ровных скрепок.

— Сомневаюсь, что другие мне позволят.

Я бросаю на него взгляд.

— Это твой способ извиниться?

Он снова обращает свое внимание на гвоздь, который забивает.

— Мне не за что извиняться.

Я усмехаюсь.

— Да. Конечно.

Я почти уверена, что это извинение. Коул не самый лучший специалист по высказыванию мыслей вслух, но поступки говорят громче слов, не так ли? Он увидел, что я расстроена из-за своих испорченных холстов, и решил исправить проблему. Это извинение.

— Спасибо, — тихо говорю я.

Он кивает, затем мотает головой в сторону узла, который я завязала.

— Где ты этому научилась?

— О. — Я оглядываюсь на него. — Мой отец служил на флоте. Когда я была маленькой, он часто показывал мне различные узлы. Я выучила все, что написано в книге.

— Вы близки с отцом?

Мое горло сжимается.

— Были.

— Он умер?

— Нет, просто… мы больше не близки. — Я помню, когда в последний раз видела своих родителей. Это было всего около недели назад. Выражение отвращения на лице моего отца, когда я появилась плачущей на их пороге, вспыхивает у меня перед глазами.

Никто из них не звонил. Я не думаю, что они даже заметили, что я уехала из страны.

Я стряхиваю с себя грусть.

— А что насчет тебя? Какая у тебя семья?

Он пожимает плечами.

— У меня никого не было.

— Совсем никого?

— Ни братьев, ни сестер, и все, о чем заботилась моя мама, это о том, с каким парнем она трахалась в то время. Я в значительной степени воспитал себя сам.

Это многое объясняет.

— Мама Илая заботилась обо мне, когда я учился в школе, — продолжает он. — Я провел половину своего детства в его доме или Рива.

— И с тех пор вы живете вместе?

— И да, и нет. — Я жду, что он продолжит, но он возвращается к своей работе. Этот разговор явно окончен.

Я выглядываю из дверного проема, снова смотрю на мягко падающий снег.

— Я подумала о том, чтобы соединить эту штуку с домом страховочным тросом. Илай сказал, что ты ею не пользуешься, но она была бы хорошим укрытием, если вдруг ты не можешь подъехать на машине до самого дома.

— В этом нет необходимости. Я единственный, кто когда-либо идет в этом направлении.

Я прищуриваю глаза.

— И что? Может, ты и придурок, но ты заслуживаешь смерти не больше, чем другие.

— Пустая трата времени, — повторяет он.

Я вздыхаю, поднимая веревку.

— Как скажешь. Я все равно это делаю. Спасибо за холсты.

Он не отвечает, и я возвращаюсь во двор, волоча за собой веревку.

Илай выходит из дома, зевая, как раз в тот момент, когда я заканчиваю. Веревочный трос выглядит идеально. Расположившись примерно на уровне талии, он туго натянут по краям двора и тянется до самого низа подъездной дорожки к дому. Он достаточно незаметен и сливается с деревьями, только если не искать его активно.

Илай выглядит впечатленным.