Тропа Кайманова

«Радио слушают! Какое-то важное сообщение. Видно, оно и вызвало переполох», — мелькнула догадка.

Как важно бы сейчас узнать, что делается на фронтах! Скорее бы понял, ради чего пожаловала сюда банда Флегонта. Тогда и с этим отребьем иначе заговорил. Не послышалось же ему, в конце концов: «...полностью разгромлены... Тринадцать тысяч пленных...» Чьих пленных? Ясно, немецких... Что же происходит на фронте?

До самого рассвета Яков не сомкнул глаз в надежде услышать еще что-нибудь. Но радио больше не включали, а может быть, приемник перенесли подальше от него.

Сейчас, поев и отдохнув, Яков чувствовал себя вполне сносно, только боялся очередного приступа малярии, но и малярия, кажется, оставила его. Перед рассветом, согревшись, он не заметил, как снова задремал. Проснулся от громкого знакомого голоса: кто-то звал его по имени. Еще не сообразив, кто бы это мог быть, Яков крикнул:

— Барат, ты, что ли?

— Ёшка-а-а-а!.. Я-а-а!.. Барат! Ага, что я говорил! Здесь Ёшка!

Послышались тупой удар, ругань, голос истошно вопившего Барата:

— Ёшка-а! Наша взяла! Победа в Сталинграде!..

Снова донеслись звуки ударов.

Так вот оно что! Яков вскочил на ноги, но путь ему преградили бандиты с немецкими автоматами в руках.

Стиснув зубы, Яков ждал: сейчас прозвучит выстрел — и оборвется жизнь Барата. Но никто не стрелял.

— Барат! Ты живой?! — с тревогой крикнул Яков.

— О-ой!.. — донесся приглушенный голос Барата. Яков сделал движение к выходу, его остановил часовой.

— Руих! [34] — произнес он по-немецки, но с акцентом. Второй добавил по-курдски:

34

Руих! — тихо (нем.).

— Кричать нельзя.

«Значит, — подумал Яков, — кто-то из бандитов Аббаса-Кули немного знает немецкий».

И, чтобы проверить свое предположение, сказал часовому:

— Позовите вашего начальника.

— Обер-лейтенант! — крикнул тот.

— В чем дело? — отозвался откуда-то из глубины Флегонт.

Часовой что-то сказал ему. Яков со своими ограниченными познаниями в немецком языке ничего не разобрал. Однако главное понял: Флегонт — кадровый офицер.

— Я пойду, — раздался голос Аббаса-Кули. Он говорил по-курдски.

— Не забывай, что отрядом командую я. Идем вместе, — также по-курдски ответил Флегонт.

— Хорошо.

Они спустились в подземелье, остановились перед Яковом.

— Что скажет наш уважаемый гость? — спросил Аббас-Кули.

— Приведите Барата, — потребовал Яков.

— Ты уже ставишь условия? — Флегонт удивленно вскинул брови и неожиданно легко согласился: — Хорошо, приведите.

Аббас-Кули только зло сверкнул глазами.

«Значит, бандиты Аббаса-Кули подчинены Флегонту», — отметил Яков.

Конвоиры ввели в подземелье Барата. Под глазом у него наливался чернотой фонарь, кисти связанных рук в ссадинах, но выглядел он вполне здоровым, настроен по-боевому, что было достойно удивления, если учесть марш, который пришлось совершить ему от аула Карагач.

— Жив! — с облегчением проговорил Яков, опасавшийся, что горячность Барата здесь, в стане врага, окажется для него гибельной.

— И ты, я вижу, живой! — радостно отозвался Барат. — Молодец, Ёшка, что свою форму надел: теперь опять военный.

Верный Барат и не подозревал, откуда взялась в пустыне военная форма командира-пограничника.

Якову хотелось сказать ему: «Понимаю, попал ты из-за меня, но почему не остерегся? Куда торопился? Теперь мы оба у лютых врагов и не известно еще, как выберемся...»

— Ай, Ёшка, — прервал его мысли Барат, — не сказал я тебе, Абзал тоже здесь и тоже живой!..

— Видишь, Кара-Куш, вы все живы, — вкрадчиво произнес Аббас-Кули.

— Попрошу привести сюда и Абзала, — потребовал Яков.

— Герр обер, — с деланным изумлением произнес Аббас-Кули, обращаясь к Флегонту. — Что я слышу? Оказывается, это мы попали в НКВД, а не НКВД к нам!

Флегонт, не отвечая ему, распорядился:

— Приведите!

Спустя минуту один из бандитов ввел в подземелье Абзала.

Крайне напуганный, он обрадованно забормотал молитву, увидев вместе Якова и Барата.

— А теперь я хочу говорить только с вами, господин обер-лейтенант. Без свидетелей.

— Аббас-Кули, проверь посты на крепостном валу, — давая понять, что спектакль продолжается, сказал Флегонт. Но в голосе его звучал не только наигрыш.

Понял это и Аббас-Кули. Взглянув на Флегонта, он, едва скрывая охватившую его озабоченность, вышел из подземелья.

Враги шли на переговоры — это уже немалый выигрыш!

В подземелье остались Флегонт с Яковом да у входа двое безмолвных часовых с немецкими автоматами наперевес.

— Надеюсь, тема переговоров понятна, господин обер-лейтенант? — спросил Яков.

— Что ты предлагаешь?

— В вашем положении самое разумное сдаться в плен.

— Кому?

— Пока мне... И чем скорее, тем для вас лучше.

Флегонт не удивился предложению Кайманова. Некоторое время он изучающе глядел в лицо Якову, что-то обдумывал.

— А гарантии?

— Никаких. Но добровольная сдача в плен даже с такими «заслугами», как у вас, оставляет надежду на жизнь.

— Тогда зачем мне, командиру отряда в сто сорок сабель с достаточным количеством пулеметов и боеприпасов, сдаваться в плен?

— А что вам остается делать? Проиграна не эта ваша операция. Вы еще поскачете и постреляете. Проиграно главное: ваша ставка на падение Сталинграда! А это, считайте, почти все.

— «Почти» все же остается, Яша, — спокойно сказал Флегонт.

— Ненадолго. Сталинград выстоял. И война теперь покатится обратно. Может, победа придет не завтра и не послезавтра, но она обязательно придет. А вам решать сегодня, где вы окажетесь, когда рухнет ваш проклятый рейх.

— Подумаю, подумаю, Яша. Спасибо, что предупредил, по-доброму, по-родственному, — с иронией отозвался Флегонт. — Я тебя принял, как родного. Ты мне правильные слова говоришь, предупреждаешь. Не первый раз выручаешь. Я знаю, следы мои в ауле Карахар и на кладбище Даугана мимо твоих глаз не прошли... Ты меня пощадил, не стал догонять, пришла и моя очередь тебя выручить...