Тропою грома

Сари еще ниже опустила голову.

Наступило молчание. Долгое, мучительное молчание. И его страдальческий голос отдался в душе Сари, и ревнивое, собственническое чувство ушло из ее сердца и сменилось жалостью и пониманием. Это ничего не значит. Это все в прошлом. Глупо было с ее стороны самой мучиться, еще глупее — мучить его.

— Это ничего, — сказала она. — Я понимаю, мужчина не может без женщины.

— Прости меня, — сказал он. — Ты теперь меня ненавидишь.

Она подняла к нему глаза и улыбнулась сквозь слезы.

— Я не могу ненавидеть тебя, Ленни.

— Я люблю только одну тебя.

— Я знаю. Я была глупая и злая, что вздумала об этом спрашивать. Сперва я просто шутила… А потом вдруг это пришло мне в голову, и я уже не могла остановиться…

— Ничего, — сказал он.

— Я очень глупая, — повторила она.

— А у тебя никогда не было дружка? — робко спросил он.

— Нет. Никогда.

— Если бы и был, то ничего, не важно. Мне это безразлично, — сказал он.

Сари взглянула на него и поняла, что он лжет. По лицу ее скользнула нежная и лукавая усмешка.

— Сядь, Ленни. Мы совсем забыли про кофе.

Он поднял стул и уселся. Но есть они так и не стали. Они сидели и смотрели друг на друга. Как завороженные.

«Странно, как неожиданно приходит счастье», — думала Сари.

«Я достану денег, и мы уедем, — думал Ленни. — В Восточную Африку, в португальские колонии, где в отношении образованных людей нет расовой дискриминации. Уедем туда и поженимся. И будем жить вместе, только вдвоем, Сари и я, и никого больше. Будем жить вместе и будем счастливы, всю жизнь до самой смерти».

«Старик был прав, — думала Сари. — Когда двое любят друг друга, сердце перестает быть пустынной, мрачной долиной».

«Всюду будем ходить вместе, — думал Ленни, — и никто нам не помешает». — «Больше мне ничего не нужно, — думала Сари. — Ничего на свете. Теперь у меня все есть. Вчера мне еще так многого хотелось, а чего, я и сама не знала. А сегодня у меня уже есть все». Она улыбнулась и стряхнула с себя грезы.

Она принялась убирать со стола. Ленни ей помогал. Вдвоем они перемыли чашки и тарелки и убрали их в шкаф. Потом остановились, глядя друг на друга. Так много надо было сказать. И вместе с тем так мало. Казалось, что они уже давно тут живут, что это их дом. Они стояли, держась за руки, оглядывая прибранную, чистенькую кухню.

— Пойдем в ту комнату, — сказала Сари и потащила его в темную столовую.

Вдвоем они втиснулись в старую качалку, она тихо покачивалась, баюкая их. Сари закрыла глаза.

— Закрой глаза, — пробормотала она.

— Я уже закрыл, — ответил он счастливым голосом.

— Ну так спи, — сказала она и положила голову ему на плечо. Она стала что-то тихонько напевать в такт покачиваниям кресла. Потом пение превратилось в сонное мурлыканье, потом стихло. Она вздохнула, примащиваясь у него на плече.

Они заснули.

Сари очнулась. Сон разом соскочил с нее, и вся она насторожилась. Из кухни доносились какие-то звуки. Ленни тоже пошевелился, повернул к ней голову. Она зажала ему рот ладонью. Они прислушались. По кухне кто-то ходил. Сейчас он откроет дверь в столовую… Неужели Герт вернулся! Она застыла от ужаса. Шаги приближались. Сейчас. Сию минуту… Она судорожно обняла Ленни. Мужество отчаяния поднялось в ней. Она не даст его в обиду…

Потом стало слышно, что растворилась наружная дверь. Послышались голоса. Кто-то сказал: «Это ты, Сэм?» Она узнала голос Вильджона. Потом неуклюжие шаги Сэма. Потом низкий, спокойный голос Сэма спросил:

— Что случилось?

Снова голос Вильджона:

— Лампа в кухне горит с одиннадцати часов. Сейчас четыре часа утра. Я пришел узнать, в чем дело. Где мисс Сари?

Сари затаила дыхание. Ленни тревожно шевельнулся.

— Она спит, — ответил голос Сэма. — Это я зажег лампу. А потом заснул и забыл потушить.

— Болван! Разиня! — сердито проговорил голос Вильджона. — Так-то ты смотришь за домом! Вот я скажу об этом Герту.

Снова послышались его шаги. Он уходил из кухни. Потом молчание. Долгое молчание.

Сари на цыпочках подкралась к дверям и заглянула в кухню. Там было темно. Наружная дверь стояла распахнутая настежь. В лунном свете Сари разглядела на пороге скорченную фигуру Сэма.

— Все в порядке, — проговорил Сэм, не поворачивая головы. — Он ушел. Но не зажигайте света. Это он потушил лампу.

Сари обернулась к Ленни, стоявшему рядом с ней.

— Сэм знает! — прошептала она. — Он знает, и он нам помог.

— Спасибо, Сэм, — сказала она, обращаясь к скорченной фигуре.

Сэм не шевельнулся и не издал ни звука.

— Скоро утро, — сказал Ленни.

— Мы долго спали, — ответила Сари.

Они прошли в дверь. Ленни остановился и поглядел вниз, на Сэма. Но тот не отрывал глаз от лунного пятна у своих ног. Ленни стало неловко.

— Благодарю вас, Сэм, — сказал он и пошел дальше.

Сари взяла его под руку. Пройдя сарай, он остановился.

— Иди теперь назад, Сари.

— Хорошо.

Они прильнули друг к другу.

— Завтра, — сказала она.

— Завтра, — повторил он.

Она повернулась и побежала к дому. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за сараем, потом и он повернулся и медленно побрел по тропе к Стиллевельду, унося в сердце образ круглолицей девушки со светлыми, как маис, волосами и глазами, которые все понимали.

Близилось утро.

Часть III Ненависть

I

Утро вставало мирное и спокойное и такое тихое, словно оно затаило дыхание. Солнечные лучи забирались во все закоулки, прогоняя мрак и растворяя тени, и над всей долиной висела прозрачная дымка. Лето шло мерным, спокойным шагом, как стройная, крепкобедрая крестьянская девушка.

Возле церковки из рифленого железа, прислонясь к стене, грелись на солнце двое оборванных мальчишек с перемаранными мелом грифельными досками под мышкой. Маленькая девочка, доедая на ходу свой завтрак, спешила к ним по Большой улице. Из лачужки за церковью вышел проповедник, застегивая сзади свой пасторский воротник. Он звучным голосом поздоровался с детьми; те вяло ответили на его приветствие. Кто-то опоздавший на работу выбежал из своего домишка на нижнем конце Большой улицы и бегом пустился по дороге, молясь про себя, чтобы белый хозяин его не выгнал… Что его обругают, а может быть, и прибьют — к этому он был готов. Только бы не прогнали с работы. Через месяц жене рожать, нельзя, чтобы она сейчас голодала…