Труженики моря (другой перевод)

«Какие черти его носят?» – подумали контрабандисты.

В тот же вечер, после захода солнца кто-то постучался в дверь Бю-де-ля-Рю. Это был молодой парень в коричневом платье и желтых чулках. По одежде в нем легко было узнать церковного причетника. Двери и ставни дома оказались наглухо закрытыми. Старуха с фонарем в руке, собиравшая на берегу раковины, окликнула юношу, и между ними произошел такой разговор:

– Что тебе здесь надо, парень?

– Мне нужен хозяин дома.

– Его нет.

– Где же он?

– Не знаю.

– А завтра он будет?

– Не знаю.

– Он что, уехал?

– Не знаю.

– Дело в том, видишь ли, что новый пастор, господин Эбенезер Кодре, хочет его навестить.

– Не знаю.

– Пастор послал меня выяснить, будет ли хозяин Бю-де-ля-Рю дома завтра утром.

– Не знаю.

Не искушайте Библию

В продолжение ближайших двадцати четырех часов Летьерри не ел, не пил, не спал, изредка целовал Дерюшетту в лоб, справлялся о том, нет ли известий о Клюбене, подписал заявление, что он не имеет ни к кому никаких претензий и просит освободить Тангруя.

Весь следующий день он провел стоя, облокотившись на конторку, за которой обычно занимался делами Дюранды, кротко отвечая, когда кто-нибудь к нему обращался. Любопытство, в конце концов, улеглось, и дом опустел. В той поспешности, с которой люди спешат выразить свое соболезнование, всегда есть значительная доля желания все разведать. Дверь дома закрылась; Летьерри и Дерюшетта остались наедине. Блеск, появившийся было в глазах Летьерри, исчез; его взгляд опять стал таким же тусклым, как в начале катастрофы.

Обеспокоенная Дерюшетта, посоветовавшись с Грацией и Любовью, не говоря ни слова, положила подле него чулок, который он вязал в ту минуту, когда было получено страшное известие.

Летьерри, горько усмехнувшись, сказал:

– Вы считаете меня дурачком. – Помолчав, он добавил: – Эти чудачества хороши тогда, когда человек счастлив.

Дерюшетта, убрав чулок, воспользовалась случаем, чтобы незаметно спрятать компас и судовые документы, в которые Летьерри заглядывал слишком часто.

После обеда дверь распахнулась и вошли два человека, с ног до головы одетые в черное, старый и молодой.

О молодом уже шла однажды речь в этом повествовании.

Оба они были серьезны, но серьезность их различалась: у старика она казалась внешней, у молодого – глубокой. Судя по одежде, оба являлись служителями церкви. Старший из них был прежним пастором Сен-Сампсона – Жакменом Геродом.

Летьерри настолько погрузился в собственные мысли, что, когда они вошли в комнату, лишь слегка пошевелил бровями. Жакмен Герод приблизился к нему, поздоровался, напомнил в скромных, но исполненных достоинства выражениях о своем новом назначении и сказал, что он хочет представить наиболее почтенным гражданам Сен-Сампсона, а господину Летьерри в особенности, своего преемника по приходу, нового пастора Эбенезера Кодре, который будет теперь духовным отцом господина Летьерри.

Дерюшетта встала. Молодой пастор поклонился.

Летьерри посмотрел на него и проворчал сквозь зубы: «Плохой моряк».

Грация подала стулья. Гости уселись у стола.

Жакмен Герод начал говорить. Он слышал о произошедшей катастрофе, о том, что Дюранда потерпела крушение. Он явился для того, чтобы произнести слова утешения и совета. Крушение является одновременно и горем и счастьем. Нужно заглянуть в свою душу. Не возгордился ли человек собственными успехами? Ведь удача нередко кружит голову. Не нужно озлобляться в горе. Пути Господни неисповедимы. Господин Летьерри разорен; но богатство – большая опасность. Богатый окружен мнимыми друзьями. Бедность их отдаляет. Человек остается один и может заняться совершенствованием своей души. Дюранда давала тысячу фунтов стерлингов дохода в год. Для мудрого это слишком много. Следует избегать искушений, презирать золото, нужно встречать разорение и одиночество с благодарностью. Одиночество приносит благотворные плоды, Господь одаряет одинокого своими милостями. Никому не известны замыслы провидения. Кто знает, быть может, гибель Дюранды еще будет возмещена. Вот, например, он сам, Жакмен Герод, вложил свой капитал в одно хорошее предприятие в Шеффильде; если бы господин Летьерри пожелал вложить в это же дело остаток своих средств, он мог бы с успехом поправить собственное положение. Речь идет о поставке оружия русскому царю, который занят сейчас подавлением мятежа в Польше. Можно заработать на этом деле втрое.

Слово «царь» заставило Летьерри поднять голову. Он перебил Герода:

– Мне не нужно царей.

– Господин Летьерри, цари – помазанники Божьи. В Священном Писании сказано: кесарю – кесарево. Царь – это кесарь.

Летьерри, снова погрузившись в задумчивость, пробормотал:

– Я не знаю, кто такой кесарь.

Жакмен Герод опять начал убеждать его. Он не настаивал на шеффильдском деле. Но признавать царя – значит быть республиканцем. Пастор готов примириться с тем, что можно быть республиканцем. В таком случае господин Летьерри должен обратиться в какое-нибудь республиканское государство. Поместить свои деньги где-нибудь в Соединенных Штатах еще выгоднее, чем в Англии. Если он хочет увеличить оставшееся у него состояние – есть возможность стать акционером крупных рабовладельческих плантаций в Техасе, на которых работает двадцать тысяч негров.

– Я против рабства, – ответил Летьерри.

– Рабство, – возразил Герод, – узаконено Господом Богом. В Писании сказано: хозяин, наказывающий раба своего, не понесет за это наказания, ибо раб – это его достояние.

Грация и Любовь, стоя на пороге, с благоговением прислушивались к словам пастора.

Он продолжал:

– Если господин Летьерри настолько разорен, что не может принять участия в каком-либо крупном русском или американском деле, то почему бы ему не занять какую-то государственную должность? Вот на Джерсее есть вакантная должность члена областного совета. Она требует лишь присутствия на публичных собраниях, участия в дебатах на суде и при исполнении судебных приговоров.

Летьерри пристально посмотрел на Герода.

– Я не любитель смертной казни, – сказал он.

До сих пор Герод говорил монотонно, не повышая голоса. Теперь его интонация приобрела строгость:

– Господин Летьерри, смертная казнь благословлена Небом. Сам Бог вложил меч в руку человека. В Писании сказано: око за око, зуб за зуб.

Молодой пастор Кодре незаметно придвинул свой стул ближе к стулу Жакмена Герода и сказал ему тихо, так что остальные не слышали:

– Все, что говорит этот человек, внушено ему.

– Каким образом? Кем внушено? – так же тихо спросил Герод.

– Его совестью, – шепотом ответил Кодре.

Жакмен Герод поспешно вытащил из кармана толстую книгу с застежками, положил ее на стол и громко сказал:

– Вот истинная совесть.

Это была Библия.

Но тут же Герод заговорил более мягким тоном. Он глубоко сочувствует господину Летьерри и хочет быть ему полезным. Его правом и обязанностью являлось дать господину Летьерри совет; однако господин Летьерри, конечно, волен в собственных поступках.

Летьерри, охваченный своими думами, больше не слушал его. Дерюшетта, сидевшая рядом с дядей, тоже задумалась, она не поднимала глаз и своей молчаливостью лишь усугубляла создавшееся неловкое положение. Некий свидетель всегда стесняет говорящего. Но Жакмен Герод, казалось, этого не чувствовал.

Летьерри молчал, и Герод дал волю своему красноречию. Внезапно Летьерри ударил кулаком по столу:

– Черт возьми, – вскричал он, – во всем виноват я!

– Что вы хотите сказать? – спросил Жакмен Герод.