Тучи на рассвете (роман, повести)

Поезд пришел в Сеул на рассвете.

Сбившись кучкой, настороженно осматриваясь, словно стадо гусей, попавших в незнакомое место, девочки пошли за Мацуки. Шли долго по узким, кривым улицам и переулкам и достигли фабрики, когда солнце поднялось уже высоко.

Это была совсем старая фабрика: несколько узких и длинных деревянных бараков, покосившихся и закопченных, окруженных высоким забором. Под огромным навесом лежали тюки пеньки.

Рабочие сновали по двору, таскали пеньку в цехи, поминутно открывали ворота, чтобы пропустить подводы или грузовые машины.

Почти у самых ворот стояло небольшое здание из красного кирпича. Сюда и повели девочек.

Началась перекличка. Мацуки выкликал девочек, и они отходили в сторону, а конторский чиновник следил по своему списку и ставил черточку возле очередной фамилии.

Когда проверка была закончена, конторщик вернулся за стеклянную перегородку и вызвал к себе первую, стоявшую в списке. Остальные начали тихо перешептываться.

Мен Хи только теперь хорошо разглядела соседок. Пугливые, робкие, как она сама, с заплаканными глазами. Потом она услышала свое имя и пошла за перегородку.

Конторщик сидел на высоком стуле, поджав под себя ноги.

— Фамилия? Сколько лет?.. Что? Тринадцать? Тут написано одиннадцать!

— Ой, да, одиннадцать…

— С первого слова начинаешь обманывать! Берегись!

Конторщик принялся заполнять расчетную книжку. Он долго писал, что-то подсчитывал, вычислял и, наконец, велел Мен Хи сделать на последней страничке оттиск пальца. Потом взял книжку и пошел в соседнюю комнату.

Через минуту опять появился в дверях и позвал Мен Хи. В углу комнаты на циновке она увидела корейца. Лицо у него было густо усеяно следами оспы. В руках он держал ее расчетную книжку.

— Тц-тц-тц, какая ты, — укоризненно причмокивал он, качая головой. — Тц-тц-тц, еще совсем не работала, еще никакого заработка нет, а сколько денег на тебя уже потратили. Ой-ой-ой! За проезд в поезде, за питание в дороге, за перевозку вещей от вокзала до фабрики…

— У меня нет вещей! — удивленно сказала Мен Хи.

— Да, да, да, — улыбнулся он, — тут все записано, ты еще ничего не заработала, а вон сколько тебе уже выдано: на общежитие, на столовую, за тебя уже внесли на процветание великой империи Ниппон. Видишь, как о тебе заботятся. Я сам, можно сказать, рабочий, моих капиталов вложено в фабрику очень мало. Поэтому я забочусь о вас больше, чем о благополучии фабрики. Ты будешь всем обеспечена. Цени это. От тебя требуется только одно: работай и ни о чем не думай.

Улыбка исчезла с его лица.

— А теперь иди, — сказал он, помолчав. — Вот твоя расчетная книжка, по ней ты будешь получать боны за работу. На боны можно питаться в нашей столовой и покупать все, что хочешь, в нашем магазине. Видишь, как о вас заботятся! Вот твой номер — семьсот двадцать шесть. Запомни его хорошенько. Тебя теперь будут называть по номеру. И боны выдают по номеру. Тебе покажут машину, на которой ты будешь работать, на ней этот же номер. И на циновке для сна — тоже. Это очень удобно — иметь номер. Ты все поняла? Я вижу, ты девочка смышленая. Ты мне нравишься, я еще вызову тебя… Ну а теперь ступай. Тебя отведут в общежитие, только хорошенько запомни свой номер: семьсот двадцать шесть. И мое имя запомни: меня зовут Пэ Чер Як, понимаешь, — Пэ Чер Як.

Мен Хи привели в барак, длинный и полутемный, как туннель. И воздух такой же тяжелый, как в туннеле. Два бесконечных ряда циновок. Все они заняты, на них спят женщины. Циновки примыкают одна к другой, и получаются две сплошные постели вдоль стен на сотни человек. Одна справа, другая слева, а между ними, по центру барака, узкий проход. Одежда лежит в головах. Тут же в котомках вещи.

— Вот твое место, — сказал провожатый, ткнув пальцем в направлении одной из циновок.

— Да ведь тут спит кто-то! — удивилась Мен Хи.

Провожатый с интересом и недоумением посмотрел на нее.

— Откуда ты взялась такая принцесса? Тебе, что же, прикажешь отдельную циновку подать? А может быть, и комнату предоставить? — Он злорадно рассмеялся, глядя на растерявшуюся Мен Хи, и продолжал: — Ну вот что, хватит тут прохлаждаться, тебе пора в цех. Фабрика работает круглые сутки. Когда кончится смена, циновка будет свободна. На ней сейчас спит твоя сменщица…

Они пересекли двор и вошли в цех. В лицо пахнуло едким смрадом. Низко свисавшие электрические лампочки светились как в тумане. Свет с трудом пробивался сквозь пыльный воздух, и в его тусклых лучах медленно плыли мельчайшие хлопья пеньки. Хлопья, как мох, облепили провода, стропила, стены. Когда открывалась дверь, свежая струя воздуха взметала хлопья, они начинали кружиться, а потом снова медленно оседали. Маленькие оконца были почти непроницаемы для света. Толстый слой грязи затвердел на рамах и на стеклах.

Вдоль цеха в четыре ряда стояли разрыхлительные и чесальные машины. Возле них возились женщины и дети. Сначала все они показались Мен Хи одинаковыми: сгорбленные, костлявые фигуры, чахоточный блеск в глазах, пересохшие губы.

Многие были голыми до пояса. На их мокрые тела тоже оседали мелкие хлопья пеньки и прилипали к коже, а струйки пота пробивали себе сквозь них дорожки.

Длинный ряд машин был специально приспособлен для подростков. Рахитичные девочки с лицами, сморщенными и серьезными, походили на маленьких старушек. Они стояли на высоких деревянных подмостках, вроде ящиков, без которых им не дотянуться до машины.

— Ну, насмотрелась? — произнес кто-то за спиной у Мен Хи.

Это был японец-надсмотрщик.

— Иди за мной, — приказал он и двинулся в глубь цеха. Японец подвел ее к старой женщине, возившейся у машины, и, бросив лишь одно слово: «Новенькая», ушел.

Старуха посмотрела на Мен Хи долгим, внимательным взглядом, в котором можно было уловить жалость.

— Меня зовут Мин Сун Ен, — сказала она. — Сейчас начнет работать твоя смена, и я покажу тебе, что надо делать. Ты повесила номер?

— Нет.

— Иди повесь, а то не засчитают рабочий день.

Перед началом смены двери в цех почти не закрывались. Девочки, женщины, старухи входили поодиночке, парами и целыми группами. Они вешали свои номера на доску и растекались по цеху. Мен Хи стояла у доски, не зная, куда следует повесить номер, пока ей не помогли.

— Перед началом каждой смены работницы произносят клятву на вечную верность японскому императору, — сказала Мин Сун Ен, когда вернулась Мен Хи, — так ты стой ровно и повторяй за надсмотрщиком все слова.

Не успела Мен Хи спросить, что это значит, как раздался дребезжащий звук колокола — и работницы второй смены сгрудились у табельной доски. Мин Сун Ен подтолкнула Мен Хи, и та быстро присоединилась к стоявшим женщинам. Она старательно повторяла слова надсмотрщика, пока не кончилась клятва. И снова раздался звон колокола. Все поспешили к своим машинам. Мен Хи поняла, что это конец одной смены и начало другой. Но работа не останавливалась. Работницы сменялись, на ходу сдавая и принимая машины.