Туманная страна Паляваам

— А если нет? — спросил я.

— Если нет — человек должен уйти, — сказала она. — Или умереть. Но тебя она будет любить, Толька.

— Цыганка! — засмеялся я.

— Кто это?

— Есть такое веселое племя людей — цыгане. Они бродят по свету и предсказывают всем, кто хочет, будущее.

— Хорошее племя, — сказала Неанкай. — Но кто знает будущее?

— Ты сейчас предсказала мне.

— Это не будущее. — Неанкай смотрела на меня, и в глазах ее качались стебельки пушицы.

— Странная ты, Неанкай.

— Неанкай — тундра, Неанкай — звезды, Неанкай — олени… Так сказал Пананто, молодой пастух. Ты, Толька, глупый…

…Не знаю. Но вот не исполнилось твое пророчество, Неанкай. И даже собаку ты прогнала. Кому нужна тяжелая память?..

Не рассчитал нас бухгалтер.

— Жмет купюру без председателя, — сказал Мишка. — Заявление! Приказ! Законники — кровное не получишь. А председатель, оказывается, на колхозной рыбалке, это километров тридцать. Вернется завтра вечером. Ничего не попишешь, придется ждать… Выдержим! Пиши заявление.

Я написал. Две строчки. Чего тут мудрить? «Прошу уволить на собственному желанию». Число. Подпись. Мы не колхозники, мы вольнонаемные. На правлении обсуждать не будут. Подпишет председатель — и катись на все четыре стороны.

— Вот обормоты, — сказал Мишка. — Они же ему все потроха наизнанку вывернут. Не соберешь потом.

— Кому?

— Да вон. — Мишка кивнул в окно.

— А-а-а, ты о тракторе… Ломают.

— О том и говорю. Ну, я побежал. — Мишка сунул клочок бумаги в карман и хлопнул дверью. Чего суетится? Невтерпеж. Да и мне…

Я закурил и сел к окну… В соседней комнате поскрипывала табуретка — Андрей уселся за документы.

Парни облепили дизель трактора ДТ-54 со всех сторон. Один даже голову засунул куда-то внутрь.

Откуда-то сбоку вывернулся Мишка, потопал к трактору. Заговорил с парнями. Те оставили машину и сбились вокруг Мишки. Все вместе замахали руками. Потом Мишка раздвинул их и полез головой в дизельные дебри. Еще один «специалист» выискался! Размотает по винтикам, никакой механик не соберет… Да пусть копается, все равно время некуда девать. И трактор, видно, в таком состоянии, что ремонтировать там нечего. Списать осталось…

— Все хандришь? — спросил Андрей. Он незаметно вошел в комнату, выгнул несколько раз спину, развалился на кровати. — Ух, затекли руки-ноги за этой писаниной… Наблюдения скоро снимать… Значит, точно решил ехать?

— Вроде бы.

— Смотри, твое дело. Я тоже пару раз собирался вначале. Но покуришь ночь, пошагаешь по комнате — и точка. Работа, работа, Толя. Нет в наше время ничего серьезнее работы. По ней человек и меряется… А тут тебя и еще нескольких пастухов ценными подарками наградили…

— Да на что мне подарки!

— Я о другом. Я о смысле… Вопрос о твоем принятии в колхоз подняли на правлении. Но Семен Иванович сказал: «Подождем. Пусть человек в отпуск съездит, не только трудом, но и благами нашими попользуется. Вернется, тогда сам первый проголосую…» Мудрый у нас председатель, Толя… Такие вот дела… Ну, я на площадку, наблюдения снимать.

За окном полетели лохматые снежинки. Ачар вылез из-под кровати, поставил лапы на подоконник.

— Чего тебе, пес?

Он весело гавкнул и помахал хвостом.

— Снег там? Да, снег. Скоро совсем ляжет. Сполохи загорятся. Так, что ли? Время на зимние пастбища кочевать… Ну, иди, иди…

Да, скоро зима. В одно прекрасное утро старая Пепенеут выйдет из яранги, закурит сигарету и, посмотрев на сверкающие под солнцем сопки и посиневшие распадки, негромко скажет:

— Скучно стало…

Эти слова набатом всколыхнут стойбище. Поднимется суматоха. Женщины начнут собирать и упаковывать яранги, дети-дошкольники прятать летние игрушки и помогать взрослым. Смех, шутки, радостный визг собак…

В прошлом году этот день у меня был свободен от дежурства в стаде и я помогал Неанкай: Пепенеут слишком стара. Неанкай легко скользила от одного узла к другому, смеялась и пела, и все у нее в руках сверкало.

Дорога! Кто живет без дороги? Солнце всегда в пути, летит ветер, приходит и уходит луна… Да, дорога. Мир из звезд, ветра и снега. Короткий привал с крохотным огоньком под чайником, и снова шелест неумолимой и бесконечной дороги. Монотонный хрип — дыхание стада. Фиолетовые клубы туманов. Звезды — глаза Неанкай… Улыбка мудрой Пепенеут…

Когда приходила весна, Пепенеут целыми днями просиживала у входа в ярангу. Кричали журавли, куропатки, парами метались гуси. Кругом бежала и шумела весенняя, необыкновенной тундровой чистоты вода. Солнце каталось по небу круглые сутки. В стаде по всей тундре торчали на резиновых ножках оленята, таращили карие глаза, изумлялись миру. Кругом гремел потоп из любви, света и новой жизни.

Пепенеут курила сигареты, вставляя их в мундштук из стреляной винтовочной гильзы.

— Мир входящему, — шутил я, возвращаясь из стада.

Морщины на ее лице собирались в складки.

— Весна — совсем хорошо, — шептала Пепенеут. — Начинается новый круг.

Я смеялся, и удивительное чувство начала жизни переполняло сердце. Оно мешалось с потопом обнаженной красоты тундры, рождая бескорыстное и оттого безмерное в своих глубинах счастье…

Кому скажет следующей весной Пепенеут: «Начинается новый круг»? В чьи глаза робко глянет Неанкай?

За окном фыркнуло и раздалось ритмичное пыхтение. Я повернулся.

Мишка сидел в кабине трактора и двигал рычагами, а из выхлопной трубы выскакивали кольца голубого дыма. Парни стояли вокруг, завороженно глядя на открытый дизель. Трактор покряхтел минуту и, лязгнув траками, двинулся с места. Парни двинулись следом. Медленно отъехав метров триста, Мишка развернулся и лихо понесся к гаражу. Ну и ну! Неужели это он наладил? Кто бы мог подумать?

Я взял шапку и пошел на улицу. Ачар тенью скользнул вперед. Мишка уже заглушил дизель и, свесив из кабины ноги, с довольным видом вытирал блестящие от масла руки прямо о бока телогрейки. Парни почтительно стояли перед ним и наблюдали эту процедуру, завершившую ремонтную эпопею.

— Вот история, — сказал мне Мишка. — Говорят, был тут в колхозе один механик, да удрал летом на прииск: зарплата не приглянулась.

— Да он вовсе никудышный был, вроде туриста, — сказал один из парней.