Тургенев
Шрифт:
А между тем «Школа гостеприимства» была одним из первых проявлений неприязненного отношения со стороны дворянских либеральных писателей к новой нарождающейся силе в лице Чернышевского. В этой буффонаде он был выведен под видом «желчного литератора».
Так пробовали отшутиться писатели либерального лагеря от важных вопросов, сведя их к мелким выпадам личного характера.
После отъезда гостей в Спасском наступила, как выразился Тургенев, великая, почти монастырская тишина.
И он был несказанно рад этому, потому что мысленно уже готовился к работе над «Рудиным».
А забавы, представление
«Живем мы в невеселое время, — писал Тургенев Сергею Тимофеевичу Аксакову. — Война растет, растет — конца ей не видать, лучшие люди (бедный Нахимов) гибнут — болезни, неурожай, падежи — у нас коровы и лошади мрут, как мухи… Впереди еще не видать никакого просвету. Надо терпеть. Еще разик, еще разик, как говорят бурлаки. Авось, все вознаградится с лихвою.
Читали ли Вы статью Толстого «Севастополь» в «Современнике»? Я читал ее за столом, кричал «ура!» и выпил бокал шампанского за его здоровье…»
Картина, нарисованная в этом письме, будет более полной, если вспомнить о повсеместных крестьянских волнениях и росте революционных настроений среди самых различных слоев русского общества.
Смерть Николая I удесятерила, по словам Герцена, надежды и силы. Ослабление цензурного пресса открыло перед писателями возможность более широкого изображения жизни России.
Отошедшая в прошлое эпоха сороковых годов еще ждала своего художника, хотя шла уже вторая половина следующего десятилетия. Литературе предстояло заполнить этот существенный пробел, вызванный сложными историческими условиями, главным из которых был гнет реакции, особенно усилившийся после 1848 года, вследствие чего круг тем, затрагиваемых писателями, все время вынужденно сужался.
Необыкновенная чуткость Тургенева к общественным веяниям, его способность угадывать потребности века подсказали ему, что настало время показать в художественных образах пройденный этап исторического развития, тесно связанный с настоящим и будущим родины.
Вот почему в самый разгар Крымской кампании Тургенев приступает к работе над романом «Рудин», посвященным людям сороковых годов.
Сначала он намеревался назвать этот роман «Гениальная натура».
Тщательно обдумав композицию романа, он в первый раз в своей практике набросал предварительно подробный план его. И хотя в дальнейшем писателю пришлось, вследствие настояний друзей, несколько раз браться за доработку романа, первоначальная композиция его осталась почти без изменений. Все усилия при доработках были направлены на более четкую обрисовку характера и действий главного героя, его общественной роли и взаимоотношений с окружающими.
Ряд предшествующих рассказов, начиная с «Гамлета Щигровского уезда» и «Дневника лишнего человека» и кончая «Перепиской» и «Яковом Пасынковым», служили как бы этюдами к этому будущему большому полотну. В каждом из этих рассказов Тургенев рисовал эволюцию образа «лишнего человека», то жалкую, то трагическую сторону его существования в условиях крепостнического строя.
Рудин должен был явиться, по мысли автора, завершающей типической фигурой передового дворянского интеллигента
сороковых годов со всеми сильными и слабыми свойствами его натуры.Никто из беллетристов не мог бы выполнить эту задачу так успешно, как Тургенев. Ведь он был не только внимательным свидетелем, но в известной мере и участником того идейного движения, в котором блистали имена друзей его юности: Станкевича, Грановского, Бакунина.
Казалось, все это было еще так недавно… А многое уже отошло в историю. Иных уж нет, а те далече… Нет Станкевича и Белинского, Герцен в изгнании, Бакунин в каземате Шлиссельбургской крепости. В год написания «Рудина» уходит из жизни Грановский.
В тяжелейших условиях николаевского царствования он сумел до конца жизни сохранить независимый образ мыслей, несгибаемую прямоту и честность, верность передовым идеалам. «Он поощрял людей быть честными — вот его заслуга! Его влияние далеко простиралось», — говорил Некрасов.
«Я теперь хочу только пожать тебе руку, как на сражении товарищ жмет руку товарищу, когда картечь вырывает лучших из рядов», — писал Тургенев Некрасову. Оба они были потрясены смертью этого замечательного человека, имевшего «широкое и поистине чудное влияние» на людей своего поколения.
Оставшиеся из этого круга и те, что шли на смену им, обращаясь мысленно к недавнему прошлому, стремились показать современникам его связь с наступающим новым этапом освободительного движения в России.
В середине пятидесятых годов в «Современнике» почти одновременно появятся три крупных произведения, посвященных той эпохе: «Рудин» Тургенева, «Саша» Некрасова и «Очерки гоголевского периода русской литературы» Чернышевского.
Работа Чернышевского в той ее части, где он рассказывал историю кружка Станкевича — Белинского-Бакунина, прямо перекликалась с некоторыми страницами романа Тургенева. Не случайно, заканчивая пятую статью «Очерков», Чернышевский адресовал читателей к этому произведению.
«И кто хочет перенестись, — писал он, — на несколько минут в их благородное общество, пусть перечитает в «Рудине» рассказ Лежнева о временах его молодости и удивительный эпилог повести г. Тургенева».
Автору «Рудина» очень хорошо была знакома атмосфера философского кружка Покорского, в которой протекли молодые годы Рудина, где формировался его внутренний мир и закладывались основы его мировоззрения. «Когда я изображал Покорского, — говорит Тургенев, — образ Станкевича носился передо мной…»
А рядом вставал другой образ, образ главного героя романа, в котором писателю хотелось воплотить многие черты внешнего и внутреннего облика друга своей юности — Михаила Бакунина.
Годы, проведенные Тургеневым вместе с ним, раскрыли ему сложный характер этой яркой личности во всех ее противоречиях: он знал не только сильные, но и все отрицательные стороны его натуры.
«Я в Рудине представил довольно верно его портрет», — указывал позднее Тургенев. И это действительно блестяще удалось ему, если говорить о характере и о наружности, о манере поведения и привычках его героя. Но портрет не мог быть полным и законченным, потому что совершенно невозможно было показать Бакунина-революционера, нельзя было показать его в действии, даже смутно намекнуть на его революционную деятельность было опасно.