Туринская плащаница

Подлинность этой реликвии никогда не ста­вилась под сомнение. Согласно летописным данным, до завоевания Иерусалима в 614 году персидским шахом Хосроем сударион хранился в Святом Городе. Затем реликвию перевезли в Александрию. По мере продвижения му­сульман по Сирии и Египту ее увозили все дальше, и наконец плат оказался в Испании на попечении епископа Толедо. И вот что ха­рактерно, тут даже наука не возражает: нити, из которых соткан плат, имеют тот же тип скручивания, что и нити плащаницы Иисуса. Наука установила 120 совпадений в распо­ложении пятен крови на плате из Овьедо и Туринской плащанице.

Но это не все упоминания плащаницы в Евангелиях. Матфей пишет: «Взяв Тело Иисуса, Иосиф Аримафейский обвил его чистой плаща­ницей» (27:59).

Наука может усомниться: зачем апостолам, увидевшим воскресшего Учителя, какие-то погребальные свивальники, да еще вымоченные в алоэ и смирне? К тому же, добавит наука, прикосновение к ритуальным одеждам покойника оскверняло верующего иудея, делало его нечистым и, согласно библейскому зако­нодательству, лишало на время возможности общаться с единоверцами. Так написано и в Числах, и в Левите, и у Иезекииля. Наука может добавить, что последователи Иисуса были правоверными иудеями.

А перед нами все та же легенда. Легенда трагической гибели и чудесного воскресения. Согласно евангельскому рассказу, само погре­бение Иисуса Христа вызвало переполох среди книжников и фарисеев, которые побежали к местным властям, чтобы предупредить о воз­можном подвохе со стороны апостолов, требуя стражи для гроба Иисуса (Евангелие от Мат­фея, 27:62-66). Так что можно представить, ка­кое волнение вызвала бы весть о воскрешении Христа. Апостолы не смогли бы исполнить биб­лейские предписания не прикасаться к погре­бальным пеленам. Прикоснулись, унесли, чтобы слухи не дошли до местных властей. Тем паче что пелены эти они могли считать священны­ми, но отнюдь не с тела покойного — ведь их Учитель воскрес.

О плащанице же вроде бы замолчали...

Но людям нужны реликвии!

Продолжение легенды о плащанице

В Рэде был ярмарочный день. И стар и млад устремился со всех ног на базарную площадь. Совсем юный еще Жан-Пьер де Вуази с инте­ресом посматривал на фокусы бродячих жонг­леров. Толпа в восторге хлопала в ладоши и улюлюкала. Люди барона следили за пестрой рыночной сумятицей. Огромное количество нищенок за­ полоняло в такие дни базарную площадь и весь городок Рэде, многие с детишками на руках. Правую руку они вытягивали, прося подаяния, и жалобно молили о сострадании.

По одежде в Жане-Пьере де Вуази и его ку­зенах мигом признали господ и почтительно уступали дорогу. И только три бродячие ва- гантки заступили им путь. Одна из комеди­анток казалась слегка потрепанной райской птахой, порастерявшей былое великолепие на опасных дорогах человеческого мира.

— Посмею ли я предсказать судьбу высо­кородному господину? — спросила она Жана-Пьера.

— Отчего же нет? Предсказывай! — хмык­нул баронский сынок, слегка одурманенный вы­питым красным вином. Его кузены вложили несколько медяков в протянутую руку коме­диантки.

— И я могу честно открыть вам даже пло­хую судьбу, боль и страдания? Или же вы ни­чего не пожелаете узнать о темных сторонах вашей будущей дороги жизни? — спросила бро­дячая предсказательница.

Облачко неуверенности мелькнуло по безза­ботному лицу Жана-Пьера, но он тут же бро­сил на гадалку гордый, надменный взгляд.

— Я не боюсь судьбы, — возразил он.

— Хорошо! Хорошо!— улыбнулась гадалка. — Многие говорят смело и высокомерно, а потом дрожат, когда все им откроется.

Жан-Пьер шумно вздохнул в гневе:

— Да как ты смеешь говорить со мной так, женщина? Перед тобою рыцарь!

Несмотря на свои слова, юный сын аристо­крата чувствовал себя неуютно. И только присутствие двух кузенов мешало ему отступить.

— Силы космоса мощным потоком устре­мятся на землю, я чувствую их сегодня осо­бенно остро, — пронзительным голосом про­изнесла вагантка. — В этот самый момент мы находимся под светлым благословляющим лучом Черной Сары, покровительницы всего странствующего люда. Чувствуешь, благо­родный господин, как ее сила изливается на нас?

Мужчины молчали, не зная, кто эта свя­тая, прозываемая Черной Сарой, а женщина таинственно улыбалась. Затем она схвати­ла правую руку Жана-Пьера, внимательно, даже жадно вгляделась в ладонь и наконец продолжила, пропевая все слова звенящим го­лосом:

— Я вижу дальнюю дорогу пред тобой, бла­городный господин, исполненную заблуждений и познания, долгий путь, что приведет тебя сначала в неведомые земли и к чужим людям и народам, а позднее на долгие одинокие го­ды — в царство души и призраков. Но я вижу, что, несмотря на все удары судьбы, все идет по божественному, предопределенному плану. Твой долгий путь описывает огромные куль­биты, которые в конце приведут к тому, кто предопределял все повороты твоей судьбы.

«Кто предопределял все повороты твоей судьбы...» Что же могут значить эти таин­ственные и темные слова?

— Все, что с тобой случится, уже предска­зано. Но тех, кто предопределил все повороты твоей судьбы, ты потеряешь... И лишь в конце жизни поймешь, что был свидетелем чуда...

Людям нужны реликвии!

Первые последователи Христа молились сво­ему Богу «в Духе и в Истине», как написано в Евангелии от Иоанна (4:23-24). Они «поют Христу, как Богу», заметил Плиний Младший. До III века у христиан не было ничего, ника­ких обрядов и предметов поклонения — толь­ко крещение в воде и возложение рук. Цер­ковные власти того времени не выносили еще театральщины. Целый ряд церковных автори­тетов — Тертуллиан, Ириней Лионский, Юстин Мученик-Философ — громогласно заявляли, что христианской вере не нужны зримые пред­меты поклонения. Но близилась эпоха Сред­невековья. Эпоха, когда чудо должно стать вещественным.

Люди Средневековья мыслили иначе, ими владели иные фантазии, и верили они тоже совершенно иначе, нежели первые христиа­не или же мы с вами. Те люди нуждались в моральной опоре. И находили ее во всевоз­можных реликвиях, старались повсюду изы­скивать, хранить и почитать вещи, относи­мые к временам Христа или же эпохе первых апостолов. Тогда Бог становился чуть ближе, чуть более реален.

Средневековье буквально все пропитано ве­рой в чудесное. Подобно тому как индейцы охотились на скальпы белых людей, в Сред­невековье охотились на реликвии. Впрочем, реликвии далеко не всегда были достойными доверия. Существовало огромное количество «кусочков креста», на котором распяли Иису­са. И если сложить их все вместе, получилось бы самое малое три огромных распятия. Точно так же дела обстоят и с «гвоздями», которыми прибивали Иисуса к кресту, с «терновым вен­цом», надетым на его голову, «яслями из хлева Вифлеемского». Существовали даже «пеленки младенца Иисуса», «губка», которую подносили к губам распятого Христа.

Особенно забавными кажутся «молочные зу­бы» Иоанна Крестителя, выставляемые в Вен­ском Хофбурге, или слегка подсохшие капли «молока Девы Марии», а также «перо из крыла архангела Михаила», демонстрируемое Като­лической церковью. Мусульманские торговцы Средневековья быстро смекнули, что именно ищут в Святой земле крестоносцы и паломники: контакта с эпохой, в которую жил и действовал Иисус Христос. А потому с великой радостью мошенники торговали «святым товаром» — все­возможными реликвиями. То, что одновремен­но появилось несколько копий Лонгина и чаш Христа, приводило к смущению и совсем не святым ссорам между христианскими община­ми, приходами и целыми городами, но в самом факте преклонения перед реликвиями ничего не меняло.