Тварный град
Шрифт:
— Обещаем его преумножить?
— Ты слышал, Альбрандтечка любимый? — Полина поцеловала руку мужа. — Нужно поправиться. — Счастливый Юра сонно мигнул глазами из-под кислородной маски.
— Венедикт, — не преминула вставить слово Астарта. — Мы помогли спасти город…
— И вы получаете все его мосты, — твёрдо сказал альфа. — Равенство отныне и навсегда.
— Ура-а-а! Свобода! — запрыгала Милана. Глава города поймал её за лапку.
— Рано радуешься, собака. Кому свобода, кому узы брака, м? — Это прозвучало как недвусмысленный намёк.
— Да легко, Венечка! — Она скрепила согласие поцелуем.
? — «добро пожаловать» (нем.)
46.
Полина выгребала сетчатым совком помёт ящериц. Просеивала песочек и выбрасывала в урну похожие на птичьи кругляшки. Перчик приглядывался к ней настороженно и недоверчиво, словно забыл за время отсутствия на работе или переживал обиду. Полина грустно протянула ему зофобаса.
— Не злись, мой сладкий. Я ненарочно тебя бросила.
Красный агам с аппетитом съел подарок и, кажется, подобрел. Рауля Эрфольга, а вернее то, что от него вышло «через пару деньков», захоронили в семейной могиле на лютеранском кладбище. Прямых потомков он не оставил, так что власть и ключи от городской системы по полному праву перешли Альбрандтам. Шалмей тем же победным днём с почестями вернули в Вернисаж. Вступительные экзамены в невгородскую консерваторию Полина благополучно пропустила, пока сражалась с крысами против крыс. Чуть-чуть не успела податься.
Она могла бы и не обещать этого папе. Желание играть вернулось вместе с силой и осознанием собственной избранности. Всё-таки каждый гобоист уникален, и за каждым инструментом стоит личный, неповторимый талант.
«Ну и ладно, — думала Полина, забирая у Перчика миску из-под овощей. — Будет год, будет пища. Подготовлюсь как следует и поступлю. Жизнь продолжается».
Сразу после вступления в должность альфы Венедикт сумел договориться с королём о снижении цен на рыбу на полпроцента.
Полпроцента, Карл!? Полине было и смешно, и дико. Ради этих мизерных подвижек вершилось массовое кровопролитие, и альянс угрожал гибелью целому городу. А после переговоров с Альбрандтом — удовлетворился столь малозначительной победой. Впрочем, никто не озвучивал Полине обороты промысла рыбы, так что… Сколько средств на самом деле составляли эти полпроцента ей оставалось только гадать.
Крысиная возня.
— Ты слышала новости? — Иринка пристала к Полине, облокотившись на край террариума. — В залив у Василька выбросило из канализации какую-то заразу, и МЧС перекрыло все выходы к воде. То ли холера, то ли дизентерия…
— Чума, — подсказала Полина то, что знала раньше СМИ.
— О, точно, чума! Средневековье, блин! — Иринка засмеялась. — Ещё бы Перчик полетел плеваться огнём, да? Как дракон!
— Да. — Полина через силу улыбнулась коллеге.
Чумой занимались собаки. Как и было согласовано с Полканом Германовичем. Доставали тела утонувших крыс, утилизировали их, проводили санацию воды. Полина надеялась, жителям Невгорода в этом году ещё удастся искупаться.
Юра лежал в отдельном блоке реанимации. Как передавал Венедикт, а ему — Феликс, он пребывал в сознании, но с температурой под сорок, которую сбивали антибиотиками и противочумными сыворотками. Все беты тоже подхватили инфекцию. Что и говорить, дружные Лапки, в болезни и в здравии! Один Феликс не заразился, но и перемещаться нормально не мог. Кости ему собрали, полную мобильность обещали где-то через полгода. Герхарду удалось спасти глаз, но врачи прогнозировали потерю зрения процентов на семьдесят. «Кавасаки» Бастова, вытащенный из реки в виде груды металла, восстановлению не подлежал.
Но по сравнению с пережитым это были мелочи.
Полина отдалась работе, чтобы приходить домой только ради сна. К мужу не пускали, и тоска по нему долгими июльскими вечерами становилась распирающей. Можно было просидеть до утра на
окне в просторной, пахнущей Юриным одеколоном рубашке, играя на гобое любимые мотивы. Музыка сперва заставляла плакать, вымывая тревоги и боль, а потом дарила облегчение.Полина не могла поверить, что ещё месяц назад твердила себе о безразличии к Юре. Это казалось немыслимым, а она сама — круглой малолетней дурой. Всё так сильно изменилось за какой-то месяц!
Всё встало на свои места.
Полина нашла истинное призвание и настоящую любовь. Собрала команду верных друзей, с которыми не страшно броситься в огонь и в воду. А медные трубы её и так не пугали, даром, что дудочница. Даже девчонки на работе хором сказали, что Полина повзрослела.
Наверное, это было действительно так. Полина сроднилась с этим городом, с его мостами и артериями, скрытыми под асфальтовой кожей, с его пульсом и подсознанием. Она сделалась его мистической частью.
Сегодня Борец устроил ей согревающую сердце видеосвязь. Шустрый, верткий и такой же бесстрашный, как вся их семья, крысёнок побывал у Юры в боксе — прошмыгнул мимо команды доктора Крюгера незамеченным. Растрёпанный, заросший, синий от швов Юрка лежал в постели без протеза и улыбался просто умопомрачительно — своей неровной улыбкой, бесконечно родной и дорогой. Лепетал что-то — Полина не разбирала что, только целовала и целовала экран, как дарила бы нежность мужу, и плакала от счастья. Вот бы вживую…
Юра стал её счастьем. Скучать по нему было нестерпимо сладко. Оказалось, в разы сильнее тоскуешь, когда тебя взаимно любят.
— Быстрее бы они поправились, да, Перчик? — гладила дружка Полина. — Мне так его не хватает.
…Через полторы недели ей позвонил Юра и радостно поделился, что инфекцию побороли, и их вот-вот переведут в блок выздоравливающих к Дине с её новым искусственным мениском. Тем же днём Перчика купили и повесили на террариум бронь. Узнав об этом, Полина не хотела, но расстроилась. Она умом понимала, что нельзя привыкать к животному на продажу, что рано или поздно их дружба должна закончиться, но что-то в душе кричало — так нечестно. И тем не менее, у агамы появился хозяин. Полине не хотелось гадать, ребёнок это или какая-нибудь девушка, или, может, семейная пара. Просто — он перестал быть её и стал чьим-то. Она старалась держаться, но слёзы нет-нет, да и наворачивались на глаза.
— Ириш, когда его заберут?
— Кажется, завтра, — равнодушно ответила коллега, кормя пауков.
— А, хорошо. — Полина порадовалась, что это случится в её выходной. Она всё равно собиралась навестить Юру. И опять просидела в его рубашке и с оконной рамой между ног, наслаждаясь видом чинно шествующего вдоль полосы залива апельсиново-рыжего солнца. Короткое прерывистое забытьё сморило её под утро, и в этом сне больше не было пугающих снов. Только голосистые дети, толпа смеющихся детей, которых она ласкала по бурым волосикам. Они смотрели на Полину блестящими тёмными глазками, некоторые выпускали длинные жёсткие усишки, а Полина строго наказывала: нет-нет, малыши, нельзя открывать свою суть людям. Будьте осмотрительными и сплочёнными. И держитесь вместе.
Она пробудилась с поворотом ключа в двери и подскочила на кровати.
— Полторамба! Эй! Кто-кто в норке живёт? Крыска-мурыска?
От звука его голоса можно было оглохнуть. От предчувствия близости потерять рассудок. Полина, не помня себя, опрометью выскочила в прихожую и едва не прыгнула на мужа — мужа, исхудавшего и оттого долговязого, с кривыми шрамами над бровью и под челюстью, но живого! — и он мягко придержал её ладонью за лоб.
— Полегче, альфа-фрау!
— Ой, прости. — Полина поумерила нахрап. — Больно? Раны не зажили, да? Юрочка! Ты же должен быть в госпитале?