Твоя случайная измена

К тому же, в последние несколько дней Илья стал как шёлковый. Посуду сам моет! Молчит. Даже продукты купил. Говорит: «Угощайся». Но я не беру.

— Ну, я же надеюсь, ты скажешь, когда у вас всё состоится? — ухмыляется Машка. Не «если». Когда! Типа она так уверена в этом.

— Конечно! — спешу я заверить.

Сама же молчу про другой инцидент. Про слесаря Витю. И его «соловьиные трели». Узнай Машка об этом, и шуму не оберёшься! Пошлёт меня в зад. Точнее… обратно, к нему. На сеанс «исцеляющей близости».

— Ну, а детям ещё не сказала? — касается Машка той темы, которую я старательно избегаю.

— Пусть отдыхают. Потом, — отвечаю.

Грустнею. Подруга берётся меня утешать:

— Да ладно, Настюх! Обойдётся! Андрей, вон, два года с отцом не общался, а потом ничего, отошёл.

Я усмехаюсь. И это притом, что Машка сама ушла «в новую жизнь». Но сын был уверен, что это отец её выгнал пинками. Про измену она умолчала, конечно! Также Илья умолит. До поры. А Денис обвинит меня в том, что прогнала отца…

— Смотри, снова бежит этот старый трясун, — шепчет Машка. И тащит вниз бегунок на застёжке. Ткань разъезжается в стороны, демонстрируя грудь. И Машка вприпрыжку бежит, чтобы грудь тоже прыгала.

Дед в восторге! Аж челюсть отвисла. Того и гляди, упадёт.

— Это сколько ему? Лет под семьдесят что ли? — смеясь, уточняю, когда мы минуем его.

— Ага, извращенец-старпёр! — ставит Машка «диагноз».

— Неужто, стоИт? — удивляюсь. Гляжу ему вслед.

— А то как же? Небось, на виагре, — констатирует Машка.

И вдруг добавляет, подумав:

— Прикинь, вот также и Самойлов будет «трясти стариной» мимо всяких молодок. Когда ему козочка рожки наставит!

Я считаю в уме. Это, если Самойлову будет лет семьдесят, то Снежане всего пятьдесят. А когда ей исполнится сорок, как мне, то любимому мужу-дедуле пора будет челюсть вставлять?

Злорадствую! Думая, как Илюша останется с носом. Когда снежная девица отыщет другого снеговика. Трудно её упрекать! Если старый растаял…

Возвращаюсь домой уже к вечеру. С ног сбивает заманчивый запах еды. Узнаю аромат. Неужели?

На кухне Самойлов, колдует с лопаткой в руке. Футболка в жиру! А на лице предвкушение трапезы. Сегодня он жарит картошку. Румяные ломтики жмутся друг к другу на моей, между прочим, сковороде.

Сглотнув, говорю ему:

— Помыть не забудь!

Илья, повернувшись, бросает:

— Помою.

А потом, пока я вынимаю «любимый» кефир, предлагает:

— Садись! Я на двоих рассчитал.

Вы подумайте! Он рассчитал. Ведь знает, что я на диете.

— Нет, спасибо. Я такое не ем, — отвечаю и беру с верхней полочки персик.

Ухожу в свою спальню. Раздеваюсь, ложусь. Раньше я не позволяла себе есть в кровати. Но подобные слабости делают жизнь хоть немножечко проще. Приятнее! И я позволяю себе разместиться, включить свой любимый сериал. И уже предвкушаю, как стану смотреть допоздна. А после усну, под бубнёж телевизора. Но счастье моё длится очень недолго!

В соседней комнате хлопает дверь. Самойлов, видимо, тоже, решил потрапезничать прямо в постели? Слышу возню за стеной. И скрежет приборов. Вскоре мой шаткий баланс нарушает вторжение звуков. Опять что-то смотрит! Скорее всего, боевик. Так как звук телевизора, то уменьшается, то взрывает мой слух жутким воем.

Беру себя в руки. Нет, так не пойдёт! У меня в этом доме права, между прочим. И это я, к слову, пошла на уступки. Пустила его здесь пожить. Так пускай соблюдает негласные правила.

Выхожу и стучусь к нему. Громко, сурово. Самойлов выходит в трусах. Гляжу на него снизу вверх. Порываюсь сбежать! Последствия драки видны на лице. Тёмный след добавляет ему сходства с киношным героем. Ну, просто Ван Дамм! Сейчас размахнётся и врежет…

— Сделай потише, — прошу по-соседски.

Илья ухмыляется:

— Щас, досмотрю.

Запах картошки доносится из гостевой. Смотрю ему за спину. Вижу тарелку с едой. Он придвинул к дивану большой табурет и кайфует. Пьёт пиво и смотрит какую-то муть!

— И долго ещё? — уточняю, подняв вопросительно бровь.

Он пожимает плечами:

— Может час, или больше.

Издевается, что ли?

— Я вообще-то спала! — повышаю я голос.

— Ну, так спи, — он пожимает плечами. Вроде как сам ни при чём.

А в глазах, я же вижу, ухмылка!

— Да что ты? — бросаю язвительно, — Как, по-твоему, можно уснуть под такое?

Как раз в этот момент на экране творится какое-то действо. И гостевая взрывается звуками. Самойлов с досадой мычит. Пропустил!

— Насть, одень беруши, — говорит раздражённо.

Вот же гад! Я вдыхаю поглубже, чтобы себя успокоить. Хочет вывести меня из себя? Не дождётся!

— У тебя тугоухость, Самойлов? — говорю я с тревогой.

Он щурит глаза.

— У меня боевик, — добавляет бесстрастно.

Стоит полуголый, одной рукой опираясь на дверь. Как у себя дома! И я начинаю жалеть, что дала слабину.

— Это возрастное, — вздыхаю, — То ли ещё будет!

— Насть, не язви, — кривится он. Но тут же мутнеет от боли. Видно, щека не даёт ему делать гримасы.

Я про себя усмехаюсь. И долго он будет так прятаться? Снежане своей не показывал рожу? Не говорил, откуда на ней синяки?

— Я не язвлю, я тебя предупреждаю, что нарушение правил совместного проживания влечёт за собой переезд, — говорю деловито, скрестив руки на груди.

На мне надета ночнушка, а сверху — халат. Прошли времена, когда он мог смотреть на меня без одежды!

— И что же включают в себя эти правила? — вздыхает Самойлов.

Я хмыкаю. Тут же решив «узаконить» их перечень в письменной форме.

— Не шуметь после одиннадцати, — начинаю загибать пальцы, — Мыть за собой посуду. Вытирать ободок унитаза.

Он хмурится:

— В смысле? Зачем?

Я удручённо вздыхаю. Конечно! Ведь прежде за ним подтирала жена. А теперь мне противно!