Твоя случайная жертва и бонус

– Не знаю. Я у тебя хотел спросить. Упоминала ли Анита о чем–то таком, что могло бы их связать? Например, о дружбе с кем–то похожим на Веру? Что–то странное. Особые увлечения, сайты, игры онлайн, знакомства?

– Алекс, Анита и так была странной, очень странной. Всё что она упоминала и говорила выходит за привычные рамки нашего с тобой понимания.

Он задумался, глядя как капли стекают по стеклу. Слишком всё просто и в то же время запутанно до невыносимости. У них есть подсказка – два одинаковых, словно скопированных самоубийства, и в тот же момент ничего такого, за что можно зацепиться. Так не бывает.

– Алекс…что происходит? Ты ведь не просто так спрашиваешь? Тебя что–то настораживает, да?

– Да. Я пока не совсем понимаю, что именно, Кэт, но мне кажется… всё неправильно. Всё, что мы видим, неправильно. Я вторые сутки думаю об этом. Скажи, Кэт, эти порезы на её руках, они были и раньше. Ты их видела?

– Да, – Ксения достала сигарету из пачки, и Алекс чиркнул зажигалкой, давая ей подкурить, – видела. Она говорила, что ей их наносит кто–то другой.

Алекс быстро посмотрел на Кэт.

– Что значит, кто–то другой? Кто? – внутри тут же вспыхнул фанатичный интерес, предвкушение.

– Она считала, что некий любовник приходит к ней по ночам и режет её итальянским стилетом. Но это не так, Алекс, она наносила их сама. Намеренно не задевая вену, такие лёгкие царапины, скорее, чтобы оставить следы, чем причинить себе вред. Я бы не удивилась, если бы узнала, что она их выкладывала в интернет…фото этих порезов.

Заславский сунул руку за пазуху и достал снимки мёртвых девушек, выбрал тот, где крупным планом было снято порезанное запястье Аниты.

– Посмотри.

Ксения взяла снимок, и её рука дрогнула, Алекс увидел, как она судорожно глотнула. Из–за бледности веснушки на сливочных скулах стали чуть ярче.

– Это совсем другой порез, – наконец–то услышал он её севший голос, – совсем другой.

– Ты, как её психолог, считаешь, она могла нанести его себе сама?

Ксения вскинула голову, несколько секунд смотрела Алексу в глаза.

– Я вообще не считала, что Ани может себя убить. Да, она была подвержена депрессиям, но она хотела жить, а эти… эти порезы нанёс человек, который не просто хотел уйти из жизни, а хотел сделать это очень быстро. Алекс…

Ему показалось, что в глазах Ксения блеснули слезы.

– Неужели я не поняла этого, когда говорила с ней? Неужели я не почувствовала этой опасности? Но как? Все тесты, беседы…я…

Алекс забрал снимок и спрятал в пакет, потом привлёк Ксения к себе, но она высвободилась из его объятий очень быстро, даже грубо.

– Мне пора.

– Ксю, – позвал по–русски и увидел снова… мать её, как она напряглась.

– Не начинай, – подняла обе руки вверх, – не нужно, не сейчас.

– А когда? – вырвалось у него, – Когда, Кать? Я как идиот жду уже четыре месяца, когда да?

Кэт полоснула его яростным взглядом, можно подумать, что его вопрос подействовал на неё, как красная тряпка.

– Алекс, никогда. Об этом я тоже уже говорила. Всё, я ухожу. Если будут ещё вопросы, вызывай к себе повесткой.

Резко распахнула дверцу и вышла из машины. Алекс увидел на сиденьи чёрный картонный прямоугольник, схватил его и выскочил за ней.

– Кэт!

Она ускорила шаги, не оборачиваясь.

– Кэт! – хотел отдать визитку, но так и не отдал. Почему-то сунул обратно в карман.

Рваный бордовый знак бесконечности переплетался с именем: Иван Лукас Волин.

– Баааай! Все! Не иди за мной!

Вернувшись в машину Алекс яростно ударил руками по рулю, ещё раз и ещё. Чееерт! Твою мать, а!? Но почему? Почему вот так?! Он же бл***ь скучает по ней, он …Твою мать!

Алекс яростно ударил руками по рулю, ещё раз и ещё. Чееерт! Твою мать, а! Но почему? Почему вот так? Он же, бл***ь, скучает по ней, он …Твою мать!

Долго смотрел ей вслед, пока светлый силуэт не скрылся за дверьми подъезда. Имя с визитки крутилось в голове, пульсировало назойливо и монотонно. Он его слышал, несомненно слышал. Две секунды и его фотографическая идеальная память копа с многолетним стажем тут же выдала информацию. Алекс повернул ключ в зажигании, и машина с рёвом сорвалась с места. Иван Лукас Волин упоминался совсем недавно в связи арестом Аниты Серовой за попытку незаконного проникновение в поместье итальянского бизнесмена.

***

Каждая глубокая затяжка слегка першила в горле и обволакивала лёгкие терпким привкусом горечи.

Иван смотрел, как красиво отливает алебастром женское тело на черных шёлковых простынях. Ему нравилось сочетание чёрного, красного и белого. Иногда только чёрного и белого. У него была слабость к молочной коже, именно сливочно–молочной. Не светлой, как мел или розовой. Такой цвет кожи бывает только у европеек, чаще всего у русских, украинок.

Посмотрел на женщину в черно–бордовых кружевах и снова затянулся сигаретой, глядя на неё сверху вниз, полностью одетый, в элегантную тёмную рубашку с распахнутым воротом и брюки с безупречными «стрелками», расставив длинные ноги, сложив руки за спиной и слегка прищурившись. Красные блики освещали его смуглое лицо без единой эмоции.

Она красивая. В его постель редко попадают те, кто не достойны украшать глянцевые модные журналы. Иван любит только самое лучшее. Ее тонкие лодыжки в чёрном капроне плавно переходят в сильные икры, стройные бедра. Она то сводит, то разводит ноги, открывая его взгляду тонкое кружево, под которым просвечивает её влажная плоть. Иван ещё не прикасался, но он был уверен, что не просто влажная, а мокрая. Её тело подрагивает, он видит, как женщина нетерпеливо закусывает алые губы, как вертит головой, пытаясь избавится от повязки на глазах, грудь судорожно вздымается и опускается и Иван знает, как болезненно напряжены её соски в ожидании прикосновений.

Медленно затягивается сигаретой и выпускает дым в полумраке гостиничного номера, окутанного красным тусклым освещением. Он наклоняется, проводит рукой по женской ноге, подбираясь к бедру, надавливает на живот, скользит по рёбрам, но так и не доходит до груди. Слышит вздох разочарования.

Женщина молчит, она и будет молчать, пока он не разрешит ей заговорить, а он не разрешит, потому что ему не нужна её болтовня. Ему больше нравится смотреть на возбуждённое до предела, изнывающее, наэлектризованное тело, на тонкие кисти рук, в которые впивается туго затянутая верёвка, на жилку, пульсирующую сбоку под скулой, на пальцы рук, которые то сжимаются, то разжимаются в ожидании. Он знает, как сильно она хочет его прикосновений, боли и наслаждения, которые он может ей подарить, но сегодня она этого не получит. Скорее всего, не только сегодня, а уже никогда. Это их последняя встреча, и она об этом знает, последняя, потому что его больше не возбуждают ни её покорность, ни её запах, ни её крики наслаждения и вопли боли, даже слезы, которые прямо сейчас текут по щёкам, а раньше он любил их слизывать. Его возбуждал солено–горький вкус её страданий, но ведь с губ срывались стоны удовольствия. Ему нравилось это сочетание, впрочем, как и ей… да и далеко не только ей. Хотя, Иван мог играть с ними в любую игру, если ему самому этого хотелось.

В этот вечер он испытывал удовольствие иного рода, от её эмоций. Ей больно, потому что она не сможет без его прикосновений, а ему на это плевать. Завтра, когда они встретятся в обычной обстановке, она опустит взгляд, покорно ожидая новой встречи, а он даже не заметит этого, потому что ему уже не интересно.

Оргии, извращения, наркота, бешеный секс всё осточертело. Он пресытился до такой степени, что больше уже ничего не будоражило, каждая игра заканчивалась предсказуемо просто, каждая женщина в его постели была похожа на предыдущую. Все на одно лицо.