Тяжесть короны

Позволить себе весь день валяться в постели я не могла. Встала, спрятала кольцо в тайник. Как жаль, что не могла позволить себе носить подарок Ромэра днем. Уверена, отчим потребовал бы отдать ему талисман, а медальон не оставил бы мне и шанса на сопротивление приказу.

Днем принесли букет от бастарда. Хоть в приложенном письме с благодарностями за прием и говорилось, что цветы предназначены ожидаемо «несравненной» принцессе, но обо мне при выборе букета думали в последнюю очередь. Во-первых, я не жалую розы из-за вычурности и убеждения недалеких мужчин в том, что всем без исключения женщинам эти цветы нравятся. Поэтому розы дарят, когда не хотят утруждаться, выясняя любимый цветок дамы. Во-вторых, я не пожелала бы себе оранжевые цветы.

Этот букет о многом говорил. Что бастард считает наш брак делом решенным. Что князь показывает нежелание менять свои привычки и вкусы. Что он постарается подчинить себе жену, презрев ее желания и интересы. Что считает свое предложение очень выгодным для Шаролеза, а цену, которую заплатит за меня Муож, завышенной. Конечно, можно было постараться оправдать князя. Допустить, что он не хотел оскорбить меня и брата этим хамским букетом, а лишь подарил то, что сам искренне считал красивым. Вот только на нашем уровне эти предположения смешны и нелепы. Особенно, если учитывать другие выходки бастарда.

Ответ на вопрос, почему князь Волар считал возможным подобное поведение, нашелся быстро. Великий Завоеватель, чуть не начав войну с Муожем, развязал наглецу руки. Недостойный меня полу-князь был уверен, что теперь-то Шаролез не сможет отказать. Только чтобы не поссориться.

Но Муожский бастард просчитался.

Возможно, решение юного короля и было спорным с политической точки зрения. Но решение моего брата было единственно правильным.

Брэм задал мне лишь один вопрос, когда пришел вечером в башню:

— Что это? — брат указал на букет.

— Подарок Его Светлости, — честно ответила я, тоже посмотрев на оранжевые розы. — Красивые цветы.

— Ну да, не спорю, — кивнул Брэм.

Брат спокойно, не говоря и слова, следил за тем, как Винни, привыкшая к обществу короля за неполные три недели, наливала в тарелки суп. Закончив, девушка по обыкновению вышла в комнату для фрейлин.

— Знаешь, — голос Брэма прозвучал чуть свысока, — я благодарен князю за этот букет.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Он избавил меня от сомнений. Ничто так не радует, как уверенность в правильности решения, — глядя на стоящие на столе у окна цветы, ответил брат.

Если бы он только знал, сколько сил отняло у меня молчание, пресечение навязанных медальоном попыток оправдать Волара… Я в который раз прокусила до крови щеку, в который раз сжимала зубы, в который раз, моля небеса о помощи, ждала слов брата, его решения.

— Шаролез не настолько заинтересован в тех шахтах, как может мниться Волару. Шаролез не настолько заинтересован в сохранении прекрасных дипломатических отношений с Муожем, чтобы мы спускали бастарду наглость и хамство, — в голосе Брэма было столько злости, что я не удивилась, когда он с грохотом швырнул на стол вилку. — Что он о себе возомнил?

Брат вскочил, принялся расхаживать по кабинету, время от времени сжимая правую руку в кулак. Верный признак крайней степени раздражения.

— «Милый, вежливый юноша», — передразнил Стратега Брэм. — Он меня безумно бесит! Ты, конечно, в разы сдержанней меня, но я уверен, тебя он раздражает не меньше. Не позволю какому-то уроду издеваться над моей единственной сестрой.

Остановившись напротив, брат выпалил:

— Никакой свадьбы не будет! Можешь говорить, что угодно, никакие призрачные выгоды не повлияют на мое решение.

Даже если бы я собиралась упорствовать, он не дал мне шанса. Сорвался с места и еще несколько раз пробежал от двери к двери, снова остановился напротив меня.

— Наглый, отвратительный, глупый, не знающий правил этикета невежда! И не возражай!

На сей раз Брэм был готов оспорить любое мое высказывание, настаивать на своем решении, даже поссориться со мной, но не изменить вынесенный вердикт. Поэтому единственное слово, которое мне удалось отвоевать у периата, казалось, лишило брата дара речи.

— Спасибо, — сказала я, глядя в глаза Брэму.

Он долго молчал, смотрел на меня удивленно. Не ожидал, что так быстро сдамся. Ведь до того именно я уговаривала его давать Волару шансы. Осознав, что я не стану пытаться оспорить его решение или разубедить, Брэм сделал глубокий вдох и долго выдыхал, чуть прикрыв глаза. После этого вернулся на свое место. Он был совершенно спокоен, ни следа миновавшей вспышки.

— Прости, я немного вышел из себя, — покаялся Брэм, виновато улыбнувшись.

— Ничего. Я все понимаю, — шепотом ответила я. Благодарение небесам, у меня был день передышки, чтобы собраться с силами. Несмотря на разрушительную головную боль, на кровавый туман перед глазами, все еще могла цепляться сознанием за лицо брата и держаться за действительность. И, хвала Создателю, у меня еще были силы на шепот.

— Ты не волнуйся, — бросив на меня встревоженный взгляд, подбодрил Брэм. — Если не захочешь, то просто не приходи в тронный зал завтра утром. Ты же помнишь, мы назначали встречу с Воларом? Я не буду долго тянуть. Завтра же объявлю решение.

— Я приду, — ответил за меня амулет. — Очень неловкая ситуация, да и подарок нужно вернуть.

Глянув на шкатулку с жемчугом, брат помрачнел:

— Вернем обязательно.

С этими словами он встал, подошел к столу с письменными принадлежностями и черкнул несколько строк. Хитро и насмешливо улыбаясь, протянул мне листок, сам занялся конвертом. Признаться, что почти не вижу букв, не могла, — не хотела пугать Брэма. У него и так было множество забот и обязанностей, и я стыдилась обременять его своими проблемами. С трудом разобранные слова меня удивили, но потом подумала, что Брэм прав. Сказав брату, в каком ящике хранится моя печать, вернула бумагу королю. Запечатав конверт, Брэм положил письмо рядом со шкатулкой.

— Не забудь, пожалуйста, когда пойдешь завтра на прием, — улыбка Брэма покоряла мальчишеским задором и предвкушением.

Брат ушел очень вовремя. Не увидел, как у меня опять идет носом кровь. Я запретила Винни говорить об этом королю. По крайней мере знаю, что пыталась. Но, кажется, вообще не удалось что-нибудь сказать. Самочувствие было ужасным. Помню, что долго сидела в кресле в полуобморочном состоянии, вцепившись в баночку с резко пахнущей солью. Очнулась на рассвете в постели с перевязанной после кровопускания рукой. Чувствовала себя разбитой, но способной еще некоторое время бороться с амулетом. Утешало, что после отказа Брэма выдать меня за Волара, у отчима будет меньше поводов навязывать мне свою волю. О том, как Стратег будет злобствовать и во что превратит своей ненавистью несколько моих следующих дней, а то и недель, я старалась не думать. И так трудно было дышать из-за разъедающих душу ярости и досады отчима, которые периат безволия исправно мне передавал.