Тяжесть короны

— Тогда ты, скорей всего, знаешь вина. Хотя, учитывая, что выпивохой тебя назвать сложно, не удивлюсь, если и названия вин тебе неизвестны. «Черный всадник», «Бархат ночи», «Рыцарь», «Ласковая дева», — стал перечислять Ромэр.

— Это делают здесь? — выдохнула я, услышав названия самых дорогих вин Шаролеза.

— Хоть что-то ты знаешь о княжестве Тарлан, — усмехнулся арданг.

— Шутишь? Эти вина — мечта любого коллекционера. Стоят порой баснословные деньги, если удачного года. Торги порой идут не шуточные, а придворные потом хвастают, сколько бутылок и какого сорта им удалось купить, — вспомнились дворяне, их разговоры, но, заметив выражение глаз «мужа», я смутилась и пробормотала: — Извини.

— Не стоит, — он правдоподобно сделал вид, что все в порядке. — Я рад, что вина пользуются таким успехом.

Лошадка тащила поскрипывающую телегу, за спиной похрапывал развалившийся на сене Ловин, разговор сошел на «нет». Ромэр следил за ласточками, летающими низко, почти у самой земли. Я поглядывала на деревеньки, виднеющиеся слева и справа от дороги, на густой с виду лес впереди.

— Будет дождь, — тихо, словно разговаривая сам с собой, сказал Ромэр.

— Надеюсь, он пройдет ночью, — ответила я, проследив взглядом за ласточкой, пронесшейся мимо телеги, а потом над холкой Ромашки.

Эту примету я знала еще с детства, и она никогда не подводила. Но будущий дождь не радовал, — я помнила слова Ромэра о каменистой тропе. «Муж» думал о том же.

— Дождь, когда бы он ни пошел, некстати, — хмуро сказал арданг. — Нам завтра пешком идти. Долго и в гору.

— Ничего, мы справимся, — подбодрила я.

«Муж» посмотрел мне в глаза, ласково улыбнулся. Будто обнял. Не знаю, что он хотел сказать на самом деле, уверена, не то «Конечно», которое я услышала. Но даже от этого слова стало так легко, что я поддалась искушению и придвинулась ближе к Ромэру. Он осторожно обнял меня одной рукой. Я его тоже.

— Нам, «женатым людям», можно, — шепнула я, прислонившись головой к плечу арданга.

— Да, нам можно, — крепче прижав меня к себе, ответил Ромэр.

Ловин проснулся, когда мы доехали до границы леса. Его, как и Ромэра до этого, разбудила остановка. «Муж» как раз решил сделать короткий привал, дать отдохнуть уставшей Ромашке. Я была только рада возможности пройтись. Ромэр снял меня с телеги, подхватив на руки, перенес через глубокую канаву, на дне которой влажно поблескивала черная грязь. Строго говоря, можно было обойти глубокую и длинную рытвину, но «муж» избрал другой вариант. Из любопытства я глянула на Ловина, как он оценит такое неугодное священнику поведение. Но духовник, словно нарочно повернувшись к нам спиной, не обращал на нас внимания и говорил что-то ласковое кобыле.

Мы с ардангом пошли вдоль кромки леса. Вначале идти было приятно, даже несмотря на то, что было душно. Луговая трава под ногами мягко пружинила, стрекотали кузнечики, смешно замолкая, стоило подойти ближе. От деревьев падала густая тень, чем ближе мы подходили к лесу, тем ощутимей веяло прохладой. Ромэр не заводил разговоров, просто шел вперед. Мне даже подумалось, что он избегает Ловина. Россыпь белого и розового клевера и яркой люцерны сменилась другой, высокой травой, доходившей временами почти до колена. Идти было неудобно, длинные травинки оплетали сапоги, какие-то репьи вцеплялись в юбку, но я не жаловалась. Не хотела отвлекать Ромэра от размышлений. Тем более, по лицу арданга видела, что его мысли веселыми не были. Но «муж» сам заметил, что идти стало трудней, повернулся ко мне и предложил руку.

— Извини, я задумался, — тон Ромэра был виноватым.

— Все хорошо, — поспешила заверить я. — Мне тоже лучше думается во время прогулки.

— Помню, ты говорила, — улыбнулся арданг. Кивнув в сторону телеги, сказал: — Давай вернемся, перекусим.

На обратном пути остановились у двух упавших друг на друга деревьев, — Ромэр заприметил там землянику. Отпустив мою руку, он перешагнул через поваленное дерево и, присев на корточки, сорвал несколько ягод. Они не были такими крупными, как специально выращенные, но привлекательно алели на раскрытой ладони Ромэра. Никогда прежде я не пробовала настоящую лесную землянику. Непередаваемый аромат ягод смешивался с запахом нагретой солнцем листвы, стрекотом неугомонных кузнечиков, криками птиц. И, глядя в серо-голубые глаза Ромэра, наслаждаясь его ласковой улыбкой, вкусом круглой ягодки, я надеялась, что память навсегда сохранит эти минуты.

Набрав земляники в носовые платки, мы вернулись к Ловину и Ромашке. Пока нас не было, предоставленная самой себе кобыла прошла ближе к лесу и увлеклась ощипыванием цветочков клевера. Завидев нас, лошадь заинтересованно глянула в нашу сторону и пошевелила губами. Видимо, тоже не отказалась бы от ягод. Передав свой узелок ардангу, достала из сумки меньший котелок и протянула посуду Ромэру. «Муж», по очереди опуская узелки в котелок, ссыпал нашу добычу. Отставив котелок на облучок, я взяла несколько ягодок и угостила Ромашку. Она благодарно фыркала, щекоча ладонь бархатистыми подвижными губами. Я видела, что священник хотел что-то сказать Ромэру, по крайне мере очень решительно направился к ардангу. Но «муж» остановил его одним движением брови. Ловин замер, так и не сделав последний шаг. И, посмотрев в глаза Ромэру, склонил голову. Перед своим королем. Если бы сама не видела разыгравшуюся у телеги немую сцену, если бы раньше не слышала жесткий ответ Ромэра на слова духовника, хоть и не совсем поняла причину отповеди, никогда бы не заподозрила разлад между этими двумя.

— До Каменки отсюда рукой подать, — как ни в чем не бывало, сообщил священник.

— Да, она за лесом. Думаю, часа за два-два с половиной доедем, — согласился Ромэр.

— Что такое Каменка? — поинтересовалась я, подходя к мужчинам.

— Деревенька, в которой будем ночевать, — ответил Ловин, неодобрительно косясь на мою испачканную, облизанную Ромашкой ладонь.

Ромэр, однако, взгляда священника не заметил. Арданг доставал из телеги флягу с водой, полотенце и кусок мыла из своей сумки. Нужно было видеть выражение лица Ловина, когда «муж» помог мне помыть руки, а я ответила ему такой же услугой. Это простое действие Ловина удивило. Он с нескрываемым любопытством следил за тем, как фляга и мыло кочевали из рук в руки.

Мы с Ромэром достали из сумок полотенце, которое приспособили как скатерть, хлеб, копченое мясо и овощи. Приготовление нехитрого обеда не заняло много времени. Всего лишь нарезать хлеб, мясо, помыть огурцы и редиску. Мы так часто с Ромэром готовили подобные трапезы, что даже не отвлекались от беседы, ни разу друг друга ни о чем не попросили. Он просто знал, когда мне понадобится фляга, а я — когда ему нужен нож. Возвращаясь к откинутой задней стенке телеги, превращенной в стол, случайно посмотрела на Ловина. Он вдруг стал неимоверно похож на Летту. Она так же смотрела на меня, когда я отдала Ромэру вольную. Видно было, как на глазах меняется отношение ко мне, как вежливое добродушие сменяется почти родственным теплом.

Мы ели, стоя рядом с телегой, молчали. Честно говоря, зубы были заняты очень жестким, хоть и вкусным мясом. Нарезая мясо, не знала, что оно такое жесткое. Если прожевать его с горем пополам было можно, то откусить — почти нет. Но разумная мысль пришла сразу, — я решила нарезать мясо кусочками. Но прежде, чем сделала это для себя, повернулась к Ромэру и, протянув руку, предложила:

— Давай порежу.

Он благодарно улыбнулся:

— Я голодный, как волк, но отрывать куски от него не в силах.

— Я тоже, — вставил Ловин, в свою очередь протягивая мне мясо.

Он, вздыхая, посетовал на способ копчения, на жилы, а потом и вовсе перевел разговор на другую тему. Но я заметила, что священник искоса поглядывает на арданга, с трудом сдерживая улыбку и стараясь не встречаться взглядом ни с другом, ни со мной.

Быстро справившись с ужином, мы упаковали сумки, подняли заднюю стенку и собрались в путь. Ромэр помог мне забраться в телегу, сам собирался сесть следом, но его остановил Ловин.