Тысячелетний путь литературы

Дважды Аввакуму пришлось бежать в Москву, спасаясь от разгневанной паствы. В Москве Аввакум сближается с кружком «ревнителей благочестия», участники которого были обеспокоены падением авторитета церкви среди населения (причины этого мы уже знаем), и в догматических вопросах настойчиво требовали сохранения древних «отеческих» традиций, так что Аввакум – не единственный, кто подвергался гонениям.

Формула «ученье – свет», так активно использовавшаяся в советское время в виде лозунга, тоже придумана не вчера. Только первоначально имелся в виду свет духовный, Фаворский свет. Не набивание головы различного рода знаниями, применение которых оборачивается для человечества катастрофой, а просвещение души, которая одна и способна направить учёного на верный путь. Вот какого просвещения недостаёт порой на святой Руси. Поэтому у нас каждая эпоха «просвещения», каждый век науки превращаются в эпоху мракобесия. Слабые и темные в вопросах веры, мы с лёгкостью начинаем веровать во всемогущество науки, то есть в самих себя, не понимая простой элементарной вещи: если Господь открывает нам свои тайны, которыми мы можем воспользоваться, совершая великое благо, то это вовсе не значит, что мы равны Ему. И уж, конечно, Он даёт нам эти знания, чтобы мы не использовали их во вред. В результате в очередную «эпоху прогресса» расцветает знахарство и прорицательство, гадалки и колдуны, экстрасенсы и астрологи пленяют наши души и забираются в наш карман. И потому так манит к нам графов Калиостро всех мастей. Вместо веры в Христа-спасителя верим, что нам могут повредить три шестёрки, цифра тринадцать, дурной глаз, штрих-коды на пакетиках или собственные паспорта. И потому имеем мы на сегодняшний день то, что имеем…

В 1650-х гг. патриарх Никон начинает проводить свою реформу церковных обрядов и требовать исправления богослужебных книг по греческим оригиналам, в угоду западной богословской науке, исходя из благого вроде бы желания объединить христианский мир и одна из многочисленных попыток поравняться с «культурным» Западом, вести с ним диалог на равных… «…В памети Никон пишет: «Год и число. По преданию святых апостол и святых отец, не подобает во церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще же и трема персты бы есте крестились». Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали», – вспоминает Аввакум в «Житии». Реформы Никона вызвали резкое возражение среди защитников старых обрядов, во главе которых становится протопоп Аввакум. «Увы рассечения тела Христова, пущи жидовскаго действа!». В 1653 г. по требованию Никона Аввакума ссылают в Сибирь, где он пробыл до 1662 г. «…время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати!». Царь Алексей Михайлович, отстранив Никона от дел, приказывает вернуть опального протопопа. Аввакум с почетом был принят в Москве, но, увидев, что и без Никона «зима еретическая на дворе», снова «заворчал», требуя восстановить «старое благочестие». В ответ на это последовали новые гонения – ссылка в Мезень, расстрижение, заточение в монастырских темницах. В 1667 г. Аввакума и его сподвижников – Епифания, Федора и Лазаря – ссылают на север, в Пустозерск, где они томятся в земляной тюрьме. Попросту – сидят круглый год в ямах, вырытых в земле.

В Пустозерске, в заключении, Аввакум между 1669 и 1675 гг. пишет свое «Житие». Написать «Житие» Аввакума «понудил» его духовный отец и соузник по пустозерской ссылке – инок Епифаний. Шедевром древнерусской литературы называют специалисты «Житие» протопопа Аввакума – явлением, выдающимся даже на фоне богатой художественными открытиями литературы XVII века.

В композиции «Жития» помимо традиционного жития: вступление – повод создания жития, рассказ о юных годах Аввакума и о чудесах, которые свидетельствуют о божественном признании подвижника, Аввакум обосновывает возможность такого жития-автобиографии. Именно в этом отношении важны оказываются эпизоды, в которых автор убеждается сам и убеждает читателя в своем праве на мученический подвиг защитника истинной веры. «Ох, горе! всяк мняйся стоя, да блюдется, да ся не падет. Люто время, по реченному Господем, аще возможно духу антихристову прельстити избранныя. Зело надобно крепко молитися Богу, да спасет и помилует нас, яко благ и человеколюбец», «На утро архимандрит с братьею пришли и вывели меня; журят мне, что патриарху не покорился, а я от писания ево браню да лаю. Сняли большую чепь да малую наложили. Отдали чернцу под начал, велели волочить в церковь. У церкви за волосы дерут, и под бока толкают, и за чепь торгают, и в глаза плюют. Бог их простит в сий век и в будущий: не их то дело, но сатаны лукаваго».

В 1682 г. Аввакум и его сподвижники были сожжены в срубе. И патриарх Никон тоже был наказан: лишён патриаршего чина и сослан в монастырь. Таков печальный итог. Все кругом виноваты. Тут уж ничего не поделаешь. Уж когда в государственной власти раздоры и разногласия – это хуже не придумаешь. А вот коли в церкви раскол – тут и государству конец. Потому, что в основе всякого государства лежит идея или иначе – система духовно-нравственных ценностей. Поведение протопопа Аввакума в оценках историков нередко выглядит, как религиозный фанатизм. Возможно, мятежный Аввакум мог бы пойти на компромисс, стать патриархом «новой» церкви и трудиться на ниве сохранения благочестия. Фигура протопопа Аввакума, как и фигура патриарха Никона, весьма сложная и неоднозначная. Нельзя судить их деяния однобоко – только положительно или только отрицательно. С точки зрения смирения и единства Аввакум не может служить положительным примером. Но именно благодаря Аввакуму русский народ имеет высочайший образчик и яркий пример стойкости в вере, и верности идеалам Христианства. Аввакум, конечно же, бунтарь, однако не декабрист, и не большевик – не революционер либерального толка. Это интереснейший феномен русской истории, когда приверженец старого становится бунтарём.

Тема раскола и оценка деяний Аввакума толково освещена в романе Н. М. Коняева «Аввакумов костёр». Но это уже литература XXI века и мы будем говорить о ней в соответствующей главе.

Несомненно, история раскола начинается задолго до 17 века и не заканчивается 18-м. Это трагическая страница истории нашей страны, последствия которой сказываются по настоящее время.

Сколько тогда было самосожжений (крещение огнём) староверов: в Палеостровском монастыре погибло до двух с половиной тысяч староверов. Спустя полтора года ещё полторы тысячи жертв. Под Каргополем около пятисот ревнителей древлего благочестия, сто человек – близ Тюмени.

«Много, очень много было больших гарей, но еще больше одиночных, семейных, соседских, деревенских. За все семь веков, протекших со времени христианизации, Русь не знала столько пострадавших за веру, включая признанных церковью и святыми, и еретиками, сколько их появилось за первые десятилетия раскола» (А. М. Панченко «Начало петровской реформы: идейная подоплёка»). Мятеж и вражда – вот основной смысл произведений1680–1690-х гг.

Такой вот клубок противоречий и разногласий подкатился под горячую руку Петра I, и он, ещё в детстве, испытав все «прелести» придворных переворотов и смут, рубанул по нему своей железной рукой так, что полетели не только щепки, но и головы. И русскую культуру тряхнуло так, что до сих пор мы всё это разбираем и пересуживаем, а вернее, говоря по-русски, расхлёбываем.

III. Веяния эпохи Петра Великого

1

При всем том, что Пётр I (1672–1725 гг.) назван благодарными потомками не иначе, как Великим, а заслуги его по обретению Россией могущества и самостоятельности трудно переоценить, тем не менее, оценка последствий его реформ совсем неоднозначна. Особенно последствий его влияния на культурную и духовную жизнь России. Поэтому и в наше смутное время такая оценка его деятельности, какую даёт в своей статье «Сто лишних дивизий»¹⁶ писатель, историк Николай Михайлович Коняев¹⁷, не кажется резкой: «… Пётр I, пытаясь загнать Россию в европейскую тесноту и духоту, сумел так устроить Российскую империю, что быть русским в ней стало как бы не совсем культурно…».

Конечно, живя в городе, основанном Петром, который, помимо столичного статуса, является ещё и окном в Европу, непристойно как-то нам возводить хулу на великого предка, быть бы достойными его деяний. Пётр, по мнению А. М. Панченко, «получил не только самоистребляющуюся, но и разбегающуюся страну» («Начало петровской реформы: идейная подоплёка»). Народ тысячами бежал на Север и в Сибирь, в русские «пустыни», на Кубань и Северный Кавказ, «под руку» крымского хана и кабардинских князьков в пределы Речи Посполитой, в Невель. Только путём уступок и послаблений староверам удалось Петру остановить самоуничтожение и саморазбегание огромной страны. Такова была ситуация к моменту начала его правления – тяжёлое наследие, что и говорить.

И всё же, уж коли речь идёт о процессах в нашей литературе, надо признать, что петровский период не вознёс её на духовные высоты. Скорее, он дал толчок развитию по «горизонтали». Вот что пишет об этом академик А. М. Панченко в своей книге «История русской литературы»: «Петровская эпоха по праву считается переломной в культурном развитии России. По одну сторону этой межи лежит древняя литература, по другую – новая. Однако это не две разные литературы, a одна литература. …Писательство перестало быть привилегией ученого монашества, плодом его свободного творчества». Да, происходит откровенное «раздвоение» литературы на ещё прочно удерживающую свои позиции духовную и на новую, светскую «секулярную» литературу, внесшую античный дух западного «Возрождения», который совершенно безосновательно принято считать основополагающим в нашей культуре. И это пока ещё одна литература, хотя в светской литературе уже допускаются неслыханные ранее вольности. Духовные, моральные законы, правила и ограничения становятся постепенно только уделом народа, низших слоёв. Но и в духовной жизни Пётр производит кардинальные реформы: в 1721 г. он упраздняет патриаршество и, кроме того, предпочитает традиционной православной московской традиции украинско-белорусскую. А если говорить более точно, пытается сам «изобрести» если и не новую религию, то, по крайней мере, внешне «облагородить» Православие, сделать его по-западному «культурным». Отсюда в таких количествах в Санкт-Петербурге и его окрестностях понастроены Православные храмы в готическом стиле – что само по себе не страшно. Эти храмы – наше достояние. Страшно, что, по сути, это было начало богоискательства – в смысле «изобретения» рукотворной веры, придуманной человеком, «эстетичной», «культурной», «удобной» для использования… Вот как это оценивает А. М. Панченко в работе «Пётр I и славянская идея»: «Учёная теология», монументом которой навеки остался «Камень веры» Стефана Яворского, у великороссов приживалась с большим трудом. Причина в данном случае, по-видимому, не в пресловутой интеллектуальной отсталости, о чем так много говорили при Петре, а в другом. Во-первых, самая киевская теология была не столько ученой, сколько схоластической в прямом смысле слова, школьной, вторичной по отношению к теологии католической. Во-вторых, киевское богословие никак не совпадало с великорусским опытом и даже противоречило ему. Древняя Русь не производила самостоятельных богословских «систем», не выдвинула мыслителей типа Фомы Аквинского. И позднее русское «богословствование» и «философствование» оставалось уделом непрофессионалов (достаточно вспомнить имена Чаадаева, Хомякова, Самарина, Достоевского, Льва Толстого) и осуществлялось в формах художественных и полухудожественных. Что до богословия профессионального, академического, то от него остались все же не труды, а диссертации».

Это тот самый период, когда начинают выстраиваться во фронт два строя: строй блюстителей старины и исконно русских традиций, или, если угодно, славянофилов, и строй тяготеющих к Западу как передовой культуре. И те и другие – люди, несомненно, достойные, взять хотя бы ближайший период – начало девятнадцатого века: Чаадаев Петр Яковлевич (1794–1856) – мыслитель, общественный деятель. Родился в старинной богатой дворянской семье. Получил хорошее домашнее образование, был дружен с А. С. Грибоедовым, будущими декабристами Н. И. Тургеневым, И. Д. Якушкиным. Во время Отечественной войны 1812 участвовал в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награжден русским орденом св. Анны и прусским Железным крестом. Однако же был вольнодумец, подрыватель государственных и культурных основ! Пожалуй, чудом избежал участи декабристов, впрочем, объявлен сумасшедшим и запрещён к публикации в России!

«На смену вере приходила европеизированная культура», – говорит А. М. Панченко. Опять же, говоря научно, была искусственно создана параллельная, отличная от традиционной православной, система духовно-нравственных ценностей, что явилось неизменным следствием раскола церкви. Но эта искусственная система так и не смогла (как и последующие) заменить собой Православие.

В самом деле: сколько лет прошло от эпохи Петра I до наших дней? Ещё и трёхсот не исполнилось. А нынче уже ситуация такова, что «русским быть в России преступно», – заканчивает свою мысль в вышеупомянутой статье Н. М. Коняев. Вот что! После трёхсотлетнего монголо-татарского ига Русь поднялась и окрепла, а теперь слова «русский», «русское» вызывают, в крайнем случае, стыдливый румянец. И ничего, дескать, у нас своего хорошего не было, и быть не может, и Пушкин-то Александр Сергеевич – так только, подражание Байрону или ещё кому… Вот такие последствия реформ Петра I уже заставляют не только серьёзно задуматься и принимать немедленные меры, но и сделать переоценку его деятельности. Тут главное – не перегнуть палку в другую сторону.