У любви есть время

Увидев его с книгой, Аэлита округлила глаза.

– Что это за книга? – спросила она.

– Сейчас… сейчас… – пробурчал он, отряхивая себя от снега, а потом стал перелистывать страницы.

Когда Павел нашёл нужную страницу, то, улыбнувшись, объявил:

– Знаешь, какое имя с греческого переводится как «ласковая»?

Аэлита в ответ «забегала глазами». Он не стал ждать её ответа, а просто развернул к ней раскрытую книгу и одновременно с этим сказал:

– Представляешь, это Эмма.

– Эмма?.. – переспросила она и, забрав книгу из рук Павла, опустила в неё глаза.

Он наблюдал за её сосредоточенным взглядом, а потом Аэлита произнесла:

– Эмма… Какое красивое имя. И оно мне так нравится! Я лет восемь прокручивала этот сон, и мне ни разу не пришло в голову то, что только что пришло тебе.

Она посмотрела на него таким взглядом, каким смотрит ребёнок на фокусника, поразившего его.

– Я рад, что тебе понравилась моя идея.

– Только, знаешь, имя Эмма слишком короткое и простое. Чего-то как будто не хватает…

– Если хочешь, мы можем дать нашей дочери двойное имя?

– Это… – Аэлита часто заморгала, а потом выдохнула, обмахивая себя раскрытой ладонью. – Да ты сегодня просто в ударе! Двойное имя – это так экзотично. Я именно этого хотела. Знаешь, я думаю, второе имя должно быть символичным. Ведь благодаря ей, – Аэлита погладила свой живот, – у нас появилась вера в лучшее…

Аэлита перевела на Павла сосредоточенный взгляд, а потом воскликнула:

– Ну конечно! Это то, что надо! Нашу дочь мы назовём Вера! Нет… Лучше Вероника! Да, Вероника!

– Вероника? – переспросил Павел.

– Да, Вероника! И только Вероника!

– Прекрасно! Когда мы будем произносить её имя, то будем верить в наше ещё лучшее будущее… – протянул Павел.

– Ты прав. Господи, как же это прекрасно… – выдохнула она, глядя в боковое окно машины. – Эмма Верoника… Как же красиво звучит… Просто песня… Мы будем звать её крошка Вера-Эм.

– Креативно! – произнёс Павел и засмеялся, откинувшись на спинку сиденья. Он подумал, что с такой фантазией его жене нужно не переводом книг заниматься, а писать свои собственные.

– Я так рада всему этому. Так рада… О. я же совсем забыла! – она посмотрела на него с яркими серебристыми огоньками в своих голубых глазах. – Нам же нужно столько всего купить! Надо заехать в магазин детской одежды, в магазин игрушек и… Конечно, в книжный магазин! Ещё раз… Мы уже отъехали от него, да? Зря… Ну, ладно, заедем в другой раз. Я ведь совершенно ничего не знаю о воспитании детей. Говорят, с ними можно разговаривать, когда они ещё в животе…

***

Аэлита начала закупать для своей Веры-Эм разные вещи. Она была готова скупить всё, что продавалось на полках в детских магазинах. Пару раз Павлу даже приходилось за руку выводить её из отдела, предназначенного для детей дошкольного возраста. Аэлита делала покупки почти каждый день и постепенно их с Павлом спальня становилась похожа на отдел детских товаров.

Накупив кучу книг о воспитании и развитии детей, Аэлита пыталась «правильно» разговаривать со своей малышкой. Она считала, что в её животе уже находится личность, с которой нужно постоянно общаться. Павел часто становился свидетелем таких разговоров. Он пытался разговаривать со своей дочерью, но у него это получалось не так хорошо, как у Аэлиты.

Когда она видела его разочарования, связанные с неудачными попытками общения с их крошкой, она сразу прикладывала его руку к своему животу и Эмма сразу давала знать о себе, отвечая папе своими пиночками. После этого Павел сразу воодушевлялся и начинал общаться со своей дочерью увереннее.

Чтобы разбавить заботы о своей Вере-Эм, Аэлита спускалась в подвал, чтобы заниматься переводом книг. Там Павел оборудовал для неё маленькую комнатку. В ней находился специально оборудованный стол с компьютером, заставленный различными канцтоварами, пушистый коврик с подушками, маленький столик, на котором стоял электрический чайник и просторный угловой диванчик тёмно-фиолетового цвета.

На стенах Аэлита повесила картины с пейзажами четырёх времён года. Она приобрела их на выставке начинающих художников, которую они однажды посетили с Павлом. Эти четыре картины были написаны разными людьми, но Аэлита решила, что они смогут помочь ей в творчестве, так как олицетворяли для неё что-то непрерывное. Она развесила их на каждой из стен. Перевод книг всегда был для Аэлиты процессом, который не ограничивался по времени. И она считала, что спускаясь в этот подвал, должна погрузиться в соответствующую атмосферу.

Помимо творческого подхода Аэлита видела в переводе книг и некое искусство. Поэтому она попросила Павла прибить полочки в этой комнате, на которых разместила несколько скульптур: здесь была египетская чёрная кошка с удлинёнными пропорциями тела и пять изящных белых статуэток, изображающих древнегреческих богинь. Аэлита купила их в сувенирном магазине за копейки, но эти вещицы создавали на её рабочем месте нужное ей настроение. А чтобы рабочий процесс проходил ещё плодотворнее, она зажигала ароматические свечи и включала классическую музыку.

Дни, насыщенные такими приятными занятиями, наполняли жизнь Аэлиты смыслом. Она смотрела только вперёд и с каждым днём воспоминания беспокоили её всё меньше.

***

Однажды вечером, когда Павел вернулся с работы, он увидел, как Аэлита, сидя в кровати, вышивала на детском покрывале. Оказавшись рядом с ней, он разглядел, что это была ромашка.

Она мимолётно взглянула на него и произнесла:

– Как ты снова поздно, – а потом снова принялась за своё дело.

– Работы полным-полно. Не знаю, когда этот сумасшедший поток клиентов станет хоть чуточку меньше.

Павел рухнул на кровать в форме звезды и спросил:

– Опять рукодельничаешь?

Она кивнула, не отрываясь от работы. На ней был атласный сиреневый халат, а её круглый живот был похож на холм, на вершину которого можно было запросто поставить бокал с чаем. Это было неудивительно, ведь она была уже на седьмом месяце беременности.

Он часто возвращался с работы и видел её в такой позе: сидящей в кровати и что-то читающей или вышивающей. Ему вдруг пришло в голову: неужели были времена, когда он приходил домой и не видел её? Разве могло быть такое, что он был способен испытывать радость, когда её не было в его жизни?

– Оставь на завтра. Уже поздно, – Павлу показалось, что его голос изменился; он услышал в нём несвойственные ему бархатные нотки. – Ты слишком сильно напрягаешь зрение.

Аэлита взглянула на него, а потом опять перевела взгляд на свою незаконченную ромашку.

– Да, ты прав. Закончу завтра, – и она, положив работу на ночной столик, протяжно зевнула. Её потягивающее тело навеяло на него странную меланхолию. В этом моменте он увидел столько домашней теплоты. Было трудно принять то, что когда-нибудь это может закончиться. Но ведь их жизнь только начинается. Откуда у него эта непонятная тоска?