У моего ангела крылья из песка

– Манут! Я тебя о чем просил?
– перевел разговор маг. Познакомить иномирянку с нашими обычаями. И чтобы при этом она чувствовала себя как дома. Ты выполнила мою волю?

Манут потупилась, не решаясь на откровенную ложь и не спеша признаваться.

– Пять ударов одной плетью!

Я даже вздрогнула и оцепенела, и не одна кстати.

Женщина кинулась ему в ноги.

– Татин, - позвал Софин.

Из-за двери вышел мой провожатый. Все девушки, ойкнув, нацепили на лица платки, а кто-то и вовсе, взвизгнув, попятился.

Мужчина подошёл к женщине и без особой грубости, вопреки моим ожиданиям, поднял ее. Манут плакала.

– Софин. Не надо, это не правильно, да и праз...
– тихо попросила я.

– Не смей подвергать сомнению мои решения, - резко ответил Софин, - Никогда. Ни при всех, ни наедине. Она соврала мне и клеветала на тебя. И будет за это наказана. И если это повторится, в наказание будет десять ударов двойной плетью!

Перечить такому Софину я не решилась. Вот он - Господин, Великий Визирь, Верховный Маг. Его голос иглами впивался в мозг, заставляя людей склонять перед ним голову. Чертов мир. Неужели ее действительно выпорют? Мне не верилось. Может просто вид сделают, но даже это унизительно. Да и Манут эта тоже хороша, так ведь сама себя и наказала. Одно грубое слово от "своего господина" - уже для неё наказание.

– Прикрылась бы, бесстыжая, - донеслось до меня от Татина.

Я подняла голову. Ох, зря он это.

– Она наша гостья, Татин. Моя гостья, - внушительно произнёс Софин.

– Мой господин, непокорная она, плетью бы надо. Лицо не прикрывает, распущенная. Грязная.

И вот теперь в глазах Софина зажглись искорки ярости.

– Я тебе слишком много позволял, Татин. Ты утратил моё доверие.

А дальше и вовсе произошло нечто неожиданное для меня.

Софин положил руку на плечо Татину, явно силой удерживая того на месте.

– Ты выполнил моё повеление?

– Нет, - выдавил из себя Татин.

– Ты дотрагивался до Ани?

– Да, - помедлив, признался мужчина.

– Ты бил ее?

– Нет, мой господин.

– Почему у неё ссадина на лице?

– Я толкнул ее, мой господин, я лишь хотел...

– Десять ударов плетью. Двойной. И к вечеру ноги твоей ни в доме моем, ни в городе моем не будет.

– Да, мой господин.

Татин соглашался, покорно, словно это было единственно правильное решение.

Возразить я хотела, но не посмела. И на миг мне показалось, что и меня Софин сейчас прикажет высечь. За ложь, например, за наглость, за то, что перечу постоянно, за непослушание и черт еще знает за что. За то, что я - это я, а не воплощение его ожиданий. Но он промолчал, только яростно сверкнул глазами, и взгляд этот означал примерно что-то между 'потом поговорим' и 'отведу в пыточную и собственноручно проверю на тебе не затупились ли инструменты'.

А ведь у него была масса поводов, чтобы наказать меня. И куда более веских, чем сейчас.

...

Наказание происходило в большом зале, пустынном и темном. Не было тут никаких предметов мебели, только серебряные маски на пьедесталах с выражениями боли и страданий.

Манут привязали к одному из столбов. Удары были лёгкие, и не столько болезненные, сколько обидные. Плеть была лёгкая, тканная, а не кожаная и тяжёлая, так что в какой-то степени насчёт "фиктивного" наказания я была права. И все же вздрагивала с каждым ударом. Было очень тихо, а потом, после последнего удара Манут разрыдалась и кинулась в ноги Софину, вымаливая прощение.

Какие идиотские обычаи! У меня было чувство, будто я сплю. Будто я проснусь, и мы с мамой посмеемся над этим глупым сном.

Мама...мамочка...как же мне тебя не хватает... Я снова вспомнила свою семью, и на сердце стало еще тяжелее.

Татина не привязывали. В отличие от женщины он снял рубашку. Очень нехорошее предчувствие затопило все моё существо, и оказалось право. Хлыст! Настоящий кожаный хлыст с крохотным крючком на конце, и перевит он был уже известной мне тряпочной плетью.

И принесли его - мне!

– За-зачем?

– Десять ударов, Аня. Рукой пострадавшего.

Я выпала из реальности. Я смотрела на все это так, словно это какая-то нелепая постановка. Это была не моя жизнь. Это не могло происходить со мной.

– Я этого не просила! Я не хочу.

– Аня, будет лучше, если это будешь ты. Тебе не обязательно бить сильно.

А я поняла, о чем говорил Софин, но взять в руку хлыст - не могла. И не только потому, что не хотела, а действительно не могла, не могла пересилить себя, свое воспитание.

Я отрицательно покачала головой. А потом случилось что-то совсем ужасное. Софин поднял руку с хлыстом, и он опустился на спину Татина со звонким щелчком, и на том месте сразу заалела полоса. Хоть крови не было.

Я не верила, что все это происходило на самом деле. Все видела своими глазами, все слышала, каждое слово, каждый удар, но не могла в это поверить.

Не приживусь я в этом мире. Не могу. Не хочу.

Я знала, что уходить нельзя. Но я ушла. После третьего удара. Осознанно. Понимая, что могут быть последствия.

Поганый мир!

Я шла наугад, но везде все было одинаково - гладкие белые стены, коридоры с высокими потолками, запах пыли и тёплого нагретого солнцем камня, лестница наверх, вбок и снова - коридор, лестница, поворот. И едкая смесь чувства вины, неприязни к этому миру и злости.

Я шла в свою комнату, как в укрытие. Как букашка, старающаяся спрятаться от хищника за пожухлым листом. Так дети прячутся под одеялом от страшных чудовищ, живущих под кроватью и в шкафу.

Софин объявился почти вслед за мной. Он был не в духе, не то чтобы очень уж зол, но ничего хорошего эта ситуация не предвещала. Я чувствовала, что нахожусь на грани. Какие ещё сюрпризы меня ждут? Может, за воровство тут отрубают руки, а смертная казнь - зрелище вроде театрального представления?

А праздник - это вообще распитие наркотических веществ с прилюдным жертвоприношением девственниц?!

– Ничего страшного не произошло, - начал было Софин.

– Я не хочу жить в вашем чертовом мире! Не хочу! Верни меня!
– я не собиралась начать кричать, но оно как-то само вышло, нервы все-таки сдали.

– Переоденься. И идём на праздник, ты будешь меня сопровождать.

– К черту ваш праздник! К черту ваш мир! К черту тебя. Верни меня домой!

Злость во мне закипала, как передержанное на плите молоко, вытесняя страх.