У моего ангела крылья из песка

...

С самого утра я чувствовала себя не в своей тарелке, а теперь еще и это. Я мрачно посмотрела Софину в глаза. За что мне все это?!

С утра я надела эту нелепую паранджу и повязку на лицо. Асиша - служанка, долговязая скромная девушка, которая никогда не снимала платок с лица +- помогла мне с бесчисленными скрытыми завязками на этой одежде и вплела золотые нити от платка в волосы.

Я терпела все эти нелепые разговоры о том, насколько он хорош, могуч и притягателен. Хотя, по-моему, все дело в магии, и в той неограниченной власти, которую она ему давала. Ладно, справедливости ради стоит отметить, что с обязанностями он справлялся отлично, народ его не просто уважал, а боготворил. Да и в нем самом было что-то такое... действительное притягательное. Но не настолько же! В смысле не настолько, что каждая, в прямом смысле - каждая, мечтала не просто стать его супругой, но даже участь стать его любовницей считалась честью. И выслушивать все это было просто пыткой. Не удержалась я и от пары едких замечаний (собственно, я лишь выразила горячее согласие с тем, что суть женщины состоит именно в том, чтобы сдувать с мужчин пылинки, беспрекословно подчиняться самым глупым ихним капризам и холить их самомнение, чтобы не дай бог они не подумали, что женщина может оказаться равной им по уму и силе воли, и что самое страшное - может выполнять роль в обществе куда более важную, чем роль декоративной подставки. Ну, и еще кое-что более грубое и непечатное, после того, как кто-то из девушек помладше искренне со мной согласился). В результате чего некоторые дамы меня слегка невзлюбили.

И словно этого было мало. Я познакомилась с неземным очарованием валлийской принцессы. Той самой, отца которой я встретила в первую неосторожную прогулку по замку, и который выразил лестное желание меня купить. Поначалу я испытывала к девушке лишь нестерпимое раздражение (и капельку ревности, в чем призналась себе не сразу), но вскоре она мне понравилась (а ревность пропорционально усилилась). За ее кротостью и рабским преклонением перед авторитетом Великого Визиря скрывался океан душевной доброты и нескончаемого оптимизма, и очень приличного образования. Меня она очаровала. И не только меня. Но больше всего меня подкупило в ней ее способность правильно называть мое имя. Эта "Анья" порядком уже надоела.

Я весь день выносила их болтовню, помогала готовить еду и украшать зал к приходу Адониса местного пошиба. Даже разрешила им меня переодеть в более яркую одежду (выбрала я естественно непрозрачную паранджу, но блестки были все равно отвратительными) и даже попыталась разучить их танец (без особого рвения, за что меня и попросили присесть и посмотреть, как это делается, против я не была). И разве что отказалась от их росписи по коже. Но это было совершенно уже неприемлемо.

И единственное чего я добилась своим новым поведением (которое давалось мне с огромным трудом и было сравнимо с каторгой в угольных шахтах) - это искреннее наслаждение Софина моим новым образом. И он это не просто не скрывал, а всячески показывал. И с таким видом, что мне жутко хотелось кинуть в него что-нибудь очень тяжелое и желательно с многочисленными острыми углами. Но я продолжала отпускать ехидные замечания исключительно про себя, и старательно разглядывать пол. Я даже не пролила на него воды, когда он в десятый раз попросил меня подать ему стакан, от которого едва пригубил, и отдал обратно с очень красноречивой улыбкой.

Я действительно старалась не уронить ни одного блюда, когда пришло время обеда. Причем они были очень тяжелыми, и я с наслаждением представляла, как буду якобы искренне оправдываться перед Софином, обляпанным кисло-сладким липким овощным рагу под причитания Манут. Но, судя по внимательному взгляду, он ждал именно этого. И поэтому я аккуратно брала блюдо и, пройдя по всей комнате, медленно ставила его перед ним. Несколько раз я поймала его очень странный взгляд - задумчивый и лишенный всякого намека на ехидство и издевку. Впрочем, к седьмому блюду, мне было не до взглядов - руки от напряжения дрожали, и единственное желание было откровенно вывалить порезанные сочные фрукты прямо ему на голову, а затем и огреть по ней этим же самым тяжеленым подносом. Но я снова и уже в который раз - сдержалась!

Хотя девушки просто рвались ему прислуживать, он им всем запретил мне помогать. Каждый раз, когда очередная девушка пыталась подойти чтобы наполнить его опустевший кубок или обмахивать его веером, он ее останавливал одним лишь небрежным взмахом руки. Через час, я кожей ощущала их общую всепоглощающую ненависть ко мне. Но я продолжала, скрипя зубами, упрямо прятать глаза и делать все, что мне велели. И, наконец, после обеда настало время танца, в ходе которого этот напыщенный гад, мог выбрать себе любовницу. Танцевать я не собиралась, хотя прекрасно понимала, что это меня от его "выбора" не спасет. Девушки тоже это понимали, но были готовы побороться за свое счастье. А вместо этого, нарушая давно установленный порядок, он их всех вежливо выпроводил, оставив меня одну.

Итогом этого нелепого, трудного дня был его долгий оценивающе-ироничный взгляд, и триумфальный приказ:

– Раздевайся.

– Я не умею танцевать, 'мой господин', - впервые за весь день я возразила.

– А и не надо. Раздевайся.

– Что? Как?

– Полностью. Сними одежду.

Я пересилила себя, и вместо глупого вопроса 'зачем', покорно опустив голову ниже, прошептала:

– Да, 'мой господин', - причем на это раз получилось почти без ехидства, ну не могла я произносить эту фразу всерьез.

И я начала медленно развязывать гладкий шнурок. Очевидно, что как только он получит, что хочет, я ему надоем и... А что будет со мной дальше? А отпустит ли? А будет ли терпеть мои выходки, когда остынет ко мне?

Руки не слушались. Я пыталась убедить себя в том, что ведь знала, что так будет, что я была готова. Глупо отрицать, что меня к нему влечет, и вчерашнее происшествие, и даже тот первый поцелуй - вполне ощутимое доказательство. Вот и сейчас руки трясутся, и сердце из груди выпрыгивает - ведь не только из-за страха.

Шнурок поддался, но распахивать паранджу я пока не собиралась. Я должна быть уверена, что сама этого хочу. Наверно, если бы он тогда подошёл ко мне, помог раздеться, я бы и согласилась. Но, подняв на него глаза, я резко запахнула паранджу и быстро, затягивая слишком сильно, завязала шнурок без шнуровки на тройной узел. Софин надо мной насмехался! Вот непробиваемый... Все! С меня хватит!

– Ты! Ты просто гад! Высокомерный бессердечный гад!

– Наконец-то, - радостно рассмеялся мужчина, словно именно этого и ждал весь день. Впрочем, слово 'словно' тут не уместно. Если бы я не была так на него зла, то непременно бы заметила, что впервые вижу его в таком настроении - словно пелена чопорности вокруг него рассеялась, и он расслабился, превратился в обычного человека, и перестал быть титаном, держащим небо в повиновении. В тот момент я интуитивно почувствовала его искреннюю, светлую радость - так радуются дети солнечному зайчику. Но именно она в тот момент и бесила меня больше всего.

– Ах так...

– Я не заставлял... Эй!

Я взяла металлическую чашу с размякшими фруктами и со всей силы (а я как-никак все-таки спортсменка, а Софин был всего в десяти шагах) швырнула в него.

Он даже рукой не прикрылся. Чаша ударила о невидимую защиту - и фрукты разбились об неё, оседая брызгами на полу, не причинив никакого вреда магу.

Он снова рассмеялся. Я схватила со стола графин с вином и... эффект был тот же. Даже меня брызгами окатило, а ему хоть бы хны!

– Всё, хва...

Я заметила нож для разделки мяса. Нет, я не хотела убивать Софина, естественно нет. Я лишь хотела стереть с его лица эту ухмылку, чтобы он понял, как я на него зла и что он меня все-таки довел. Я была абсолютно уверена, что нож не причинит ему никакого вреда. И я не дала себе времени хорошенько подумать, вообще подумать что делаю. Это был импульс, неожиданный для меня самой. Размахнувшись, я швырнула нож. Он, быстро вращаясь, полетел к Софину. Краем сознания я заметила ужас на лице Софина, он вскинул руку, но было слишком поздно. Нож двигался слишком быстро. Ударившись лезвием о невидимую защиту и ярко сверкнув солнечным бликом, нож развернулся и, пролетев за долю секунды небольшое расстояние, врезался в мой живот, распоров туго завязанный шнурок. Я медленно покачнулась. Сделала шаг назад, и рухнула на руки Софину.

– Лекаря. Живо!
– яростно прокричал он.

Острая, нестерпимая боль пульсировала в животе и разливалась ядовитым холодом по телу. Я начала замерзать.

– Что...

– Тшш, - укачивал меня на руках Софин словно ребенка.

– У тебя... есть хоть...
– говорила я отрывочно, медленно, делая паузы почти после каждого слова, чтобы коротко вдохнуть воздух, потому что каждое слово отдавалось болью, - хоть одно уязвимое... место? Хоть что-нибудь? Не можешь же... ты быть таким вот... абсолютно... непробиваемым, а?