У жены под кроватью

— Чтобы он дома реже бывал.

— Та-аак!

Глафира подперла бока, прикусила губу, окатила подругу презрением и выдала:

— Дожили! Это за кого ты меня принимаешь? За шлюху что ли какую? Ха! Ваню ее соблазнить! Нет, ну это надо же? Это ва-аще что такое?

И так далее и в том же роде часа эдак на полтора. Долго, долго стыдила подругу Глафира. Припомнила все, от горшка до школьной парты и далее. Ты всегда меня потаскухой считала. Осуждала всегда меня, а теперь, гляди-ка, и шалава на что-то сгодилась, понадобилась тебе…

Липочка плакала и оправдывалась, сгорая от стыда, заверяла подругу, что никогда ее не осуждала… В конце концов дошло до того, что она у Глафиры запросила прощения.

— Бог с ним, с Ваней моим, — окончательно сдавшись, сказала она, — ты прости меня, Глаша, и зла не держи, это я от отчаяния. Ну, да выкручусь как-нибудь, а не выкручусь, значит такая моя судьба. Сразу знала, что затея глупая. Согласись ты, все равно с рук не сбыть проблемы.

— Почему?

— Так в Ваню моего все уперлось бы. Он у меня верный до ужаса, спасу нет. На других женщин даже и не смотрит.

Очень впечатляющее заявление. Наша сестра, слыша такое, обычно смеется, но в Глафире взыграло женское самолюбие. Не смотрит? На меня? Что эта Липка о себе возомнила? На нее смотрит, а на меня не смотрит? Чем она лучше? Решила дурища соревноваться со мной? Что ж, утру ей нос, раз сама просит.

— Ладно, фиг с тобой, — согласилась Глафира, — не могу я на горе твое смотреть. Подруга как никак, и сердце у меня не каменное. Сегодня же Ваню к себе заберу, забавляйся спокойно с Романом.

Тут уже Липочка взволновалась:

— Как это заберешь? А если он не пойдет?

— Пойдет, куда денется. Я попрошу его починить бачок моего унитаза. Всем известно откуда у Пончикова растут руки.

Липочка подумала, что у ее Вани руки растут примерно оттуда же, но разочаровывать Глашу не стала, лишь уточнила:

— И долго он будет чинить твой бачок?

— А сколько скажешь, столько и будет, — пообещала Глафира.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Липочка сникла:

— Так все просто?

— Проще не бывает.

— И чем вы будете заниматься?

Глафира, заметив слезы в глазах подруги, вдруг проявила благородство.

— Не бери в голову, — посоветовала она. — Ты обратилась к специалисту экстра-класса. Твой Ваня будет жить у меня хоть день, хоть неделю и при этом не станет тебе изменять.

— Как же это? — удивилась Липочка.

В глазах ее появилось недоверие, обидевшее Глафиру.

— У меня есть свои хитрости и секреты, — заверила та. — В любое время можешь звонить и спрашивать чем мы занимаемся. Все скажу, как на духу.

Липочка встревожилась:

— Что значит — в любое время? Он что, совсем дома бывать перестанет?

— Ну почему? Изредка отпускать его буду, чтобы запах стойла окончательно не забыл, — великодушно пообещала Глафира.

— А Пончикова ты денешь куда?

— Пончикова отправлю в длительную командировку, а если в командировку не получится, тогда в запой. Прямо сейчас этим я и займусь.

У Глафиры все просто: сказано — сделано. Этим же вечером Ваня двинулся к соседке чинить бачок ее унитаза. Минут сорок добросовестно чинил: поломал окончательно, а потом Глафира погладила его по спине и пожаловалась:

— Совсем ты, Ванечка, меня забросил.

— Работы много, — буркнул Желтухин. — Да и муж твой все время дома.

— Пончикова три дня не будет, если дело только в нем, — победоносно сообщила Глафира.

— Да-аа?

Иван Семенович, чья уверенность в себе была внезапно подорвана родной женой, почесал в затылке. Раньше у него при таких обстоятельствах не возникало вопросов, а теперь бедняга задумался: “Что если Глаша добьет меня окончательно? Она же ненасытная. Про таких говорят: всем бл…дям бл…дь, коню дала и конь сдох…”

— Так что, остаешься? — нетерпеливо поинтересовалась Глафира.

Желтухин глянул в ее белое холеное лицо и заподозрил в нем обидную насмешку. “А, была не была!” — решил он и сказал:

— Хорошо, я останусь, но нет ли у тебя каши?

Глафира опешила:

— Каши? Какой?

— Желательно манной, — пояснил Желтухин.

— Зачем тебе манная каша? — рассмеялась Глафира.

— У меня от каши этот, как его, дух поднимается, настроение встает, — выпалил Желтухин и заключил: — Короче, без каши ничего не получится — я не останусь. Изволь варить.

— Ну хорошо, я сварю, — растерянно согласилась Глафира.

Желтухин тотчас вернулся домой и горестно пожаловался, что у него образовалась внезапная командировка.

Липочка все по-своему поняла и сразу подумала: “Ваня мой скромник известный. Когда бачок Глашин чинил, она к нему приставала. Приставала не от души, а по моей просьбе, но Ваня-то скромник. Он испугался и решил сбежать”.

Сделав такой странный вывод, Липочка обрадовалась и, как только за мужем закрылась дверь, сразу позвонила Глафире.

— Нам повезло, — сообщила она, — не придется тебе с Ваней мучаться. У него снова командировка.

— Я всегда говорила, что ты, Липка, везучая, — нежась в объятиях Желтухина, изрекла Глафира. — И когда он вернется?

— Сказал, что не раньше, чем через три дня, — похвастала Липочка.

— Представляю, как ты будешь скучать, — ухмыльнулась Глафира и нежно чмокнула в темечко мужа подруги.

Глава 18

Проводив супруга, Липочка думала, что теперь-то спокойно вздохнет, но как бы не так. Оказалось, что ее страдания только начинаются. Едва Ваня вышел за дверь, как позвонила (“какое счастье”!) его мамаша, Липочкина свекровь. Стоном ржавого железа она сообщила что в пути страшно умаялась и теперь кукует-сидит на вокзале, ждет когда ее встретят неблагодарные сволочи-родственнички, которые, как всегда, намертво про нее забыли.

— Марьванна?! Вот это сюрприз! — мертвея, “обрадовалась” Липочка.

— Сюрприз?! — рассвирепела мамаша. — Да об этом сюрпризе сто раз говорено было, переговорено и договорено. Приехала минута в минуту, даже не час в час. И сундуки привезла с гостинцами, а меня, выходит, не ждали?!

Липочка бросилась извиняться, ссылаясь на столичную жизнь, которая засасывает своей суетностью так, что о самом главном, порой, забываешь. Под самым главным, разумеется, подразумевалась она, свекровь-Марьванна.