Убийца-юморист
Шрифт:
– А скажите, Надежда Петровна, это правда, что когда опускали в могилу гроб с телом Михайлова, кто-то очень громко, и не один раз, хихикнул?
– Сама не слыхала, не видала, а могильщики смеялись - было дело, говорят, обсмеял кто-то покойничка.
– Может, они сами?
– Может, конечно, - вздохнула женщина, обирая мертвенькие сухие листочки, застрявшие в свежей траве между двумя оградами.
– Они ребята бравые. Им без бутылки да без смеху не прожить. Только они сами не всегда копку ведут и гроб в могилу опускают. Они себя чтят за хозяев здешних мест. За деньгу наймут каких-нибудь бомжей, а сами в стороне. Или кто из приличных приходит подработать...
– А где он сейчас? Может, на территории?
– Может. Да только не обегаешь же все кладбище. Сходить надо в контору, вон туда, там скажут.
В конторе сказали, что Арик Файзулаев будет завтра с утра. Он с утра только и работает по-настоящему и руку твердую имеет. А в обед, как только выпьет, - все, смеется и песни поет.
Не знаю, не знаю, почему мне потребовался до зарезу этот самый Арик Файзулаев! Но что-то подсказывало мне - он не зря возник из небытия и как-то же пригодится.
... Утром мы встретились у входа в кладбищенскую контору. Это был парень лет тридцати, несмотря на фамилию, блондин с серыми глазами, вырезанными косо, с девичьим вздернутым носиком и пухлыми губами. Волосы, конечно, длинные, ибо натура художественная, и схвачены заодно с белым, чистым от морщин лбом цветастым жгутом. Я-то девушка довольно высокая, а он не так чтоб, ну по брови мне. Положение не из удачных для любого самолюбивого мужичка.
Но Арик оказался влюблен в себя до крайности и оттого легок в разговоре и добродушен:
– Я-то? Я тот самый высокосознательный отец, который запихал дочь в Америку и продюсирую её изо всех сил. Поэтому никакой работой не брезгую. За все берусь.
– И хоронит, бывает, помогаете? Могилы копать не брезгуете?
– Ничуть! Никогда! Это стильно!
– С юмором порядок?
– Без него - только в петлю!
– Говорят, вы умудрились сказать свое "ха-ха!" в момент похорон писателя Михайлова?
– Наговор! Я, действительно, ему могилку копал наравне с другими, но не более того... И разве я один такой заводной изо всего кладбищенского персонала? Мы здесь все поголовно чечеточники на язык и без юморка ни ногой, ни рукой! А чего это вас это интересует так-то? К чему вы про сущую мелочь?
– Да, знаете, из газеты я... а газету сейчас всякие пустяки интересуют. Сами знаете, читатели объелись политикой...
– Тогда вам надо про бомжа рассказать, как его тут сутки назад убили бутылкой. Художник ведь бомж! Когда хотел - такие картины делал! Только его какие-то махинаторы выселили из квартиры. Куда мужику податься? На кладбище! Он тут у одних занял деньжат, а в срок не отдал. Они бухали, бухали, набухались, пришло в голову, будто этот художник им их рублики не отдаст - и давай его ловить с фонарем. Поймали среди венков-цветов и убили бутылками... Ничего себе картина? Нравы нашего сегоднячко! Гибель среди цветов-венков посредством бутылок? Был бы я чистый художник - изобразил бы!
– Случайно, это не он занимался мозаикой? Я видела здесь надгробья из яркой мозаики...
– Не. Другой, в бегах нынче. Еще вопросы есть?
Вопросов не было. Но не знаю уж с чего, так, на всякий случай, я достала напоследок фотографию из сумки, где группа молодежи пребывает на тусовке в ресторане гостиницы "Орбита", где в центре - Люба ещё до её "полета", до Склифа... И где только один неопознанный объект парень-шатен, широкоплечий, ладный,
в профиль отчасти похожий на Вячеслава Тихонова молодых лет: та же резьба без округлостей и брови в линейку.Арик как взглянул на раскрасавицу Любовь, сейчас же и оповестил голосом потрясенного князя Мышкина (см. сцена с портретом Настасьи Филипповны из "Идиота"):
– Пропадет! Слишком красива! Долго-долго не сможет влюбиться, а уж если влюбится - конец ей, на все пойдет, ни перед чем не отступит!
– Почему вы так думаете?
– Жизненный опыт! Наличие трех могил, куда уложены были три красавицы, из-за любви прошедшие страшным, скорбным путем преступления во имя безумной страсти!
– А эти двое кабальеро, каковы?
– ввернула я самый-самый насущный вопросец.
– Эти? Сейчас погадаю по звездам... Стойте!
– Арик красиво, длинно свистнул.
– Да я знаю тебя! Он показал пальцем на шатена-Тихонова.
– Я видел тебя! Только вот когда и где... Скорее всего, в каком-нибудь подвалишке, где пивком торгуют. Или он чего-то в каком-нибудь театрике изображал... Моя любовница из актрис, мы с ней изредка таскаемся по всяким театрикам... Она, пожалуй, могла бы вам помочь, если бы... если бы не уехала к матери на Украину. Мать у неё плохо чувствует себя...
– Жаль, - сказала я.
– А что вы думаете об этих листках? Ну что к кресту прилеплял кто-то на могиле писателя Михайлова? Может, я могу написать в газетке, что один график юморил таки образом. Ведь, как я помню, буквы были выписаны аккуратно, даже красиво...
Парень боднул меня в плечо:
– Только попробуй! Только козырни! Меня в тот же момент растопчут! Вокруг этих листков, тут мы все давно поняли, какая-то грязная грязь клубами... Тут тайна почище чем куда пропала Янтарная комната и умер ли Сталин своей смертью или же был убит... Ох ты!
– охнул он и умолк и остановился с приоткрытым ртом.
– Что именно?
– спросила я.
– Последнее предсмертное откровение. Я знаю, где видел этого типа в черном, с профилем актера Вячеслава Тихонова... Я вспомнил. Но тебе не скажу.
И не сказал. Как я его не просила. Кстати, чем больше просила, тем жестче он говорил "нет!" Хотя напоследок, когда мы уже расходились, сказал:
– Я где-то читал, что детективщик Доценко, который сочиняет историйки про Бешеного, до того сам себя держит в руках, что не позволяет сперму называть "спермой", а именует сей продукт "экстазным нектаром". А ты хочешь, чтоб я ради тебя и твоей газетенки бухнул чего невпопад? Не выйдет! Только намекну - он ходил тут, между могил, но в очках и при шляпе. Военная косточка. Выправка та еще. Если не охранник при боссе, то кэгэбист-фээсбэшник, не менее того... И тебе, если ты не совсем уж полоумная, советую - беги прочь от могилы Михайлова! Не оглядывайся и беги, беги! Целее будешь!
... Грипп, как и любовь, приходит внезапно, нагрянет, как говорится, а ты уж будь добра расхлебывай... А вместе с гриппом, то есть температурой, ломотой костей и соплями в мою комнату пришла, хоть я её не звала, - могила известного писателя Михайлова с высоким деревянным крестом. По телеку шел сюжет под названием "Печаль моя светла..." Белый, полированный или залакированный очень высокий крест сиял в лучах солнца как-то победительно, словно бы одной своей новизной-высотой принижая значение прочих кладбищенских строений, включая даже памятники с мраморными бюстами. Но музыка лилась препечальная, скрипки выпевали адажио Альбиони, которым в крематории провожают каждый гроб в темную четырехугольную дыру в полу.