Убийства в «Маленькой Японии»

– Повстречай такого ночью в Осаке и по-другому запоешь.

– Он ничем не страшнее типа, которого мы отделали той ночью. Помнишь? Сколько мы тогда взяли? Пять «штук»?

– Тот был гораздо старше. А эти двое тебе быстро яйца открутят.

Мы с Нодой обменялись взглядами, согласившись, что трое болтунов не стоят внимания. Зимой, когда в деревне делать нечего, многие крестьяне отправлялись на сезонные заработки в большие города. Если верить этим троим, то они, вероятно, пополняли свои кошельки еще и мелким разбоем. Правдой то было или нет, возможно, они только изображали крутых парней, искали мы совершенно других людей.

Постепенно мы оказались в самом центре деревни. Поверх площади скрещивались две гирлянды красных фонарей, окрашивая толпу в пурпурные тона. По-прежнему мимо мелькали десятки лиц – смеющихся, улыбающихся, открывающих рты в крике, когда сквозь общий гвалт пытались окликнуть соседа, друга, родственника или ребенка.

Свернув за угол, мы увидели нечто вроде платформы, увитой цветами. Установленная на небольшом пустыре между лавкой торговца рисом и забегаловкой для любителей тофу, она служила сценой для сменявших друг друга музыкантов и танцоров. Сейчас на ней плясали несколько женщин, образовав тесный круг в центре. Дополнительное освещение давали закрепленные на шестах факелы. Мужчины в набедренных повязках и лентах, обернутых вокруг голов и завязанных спереди узлами, били в темную кожу огромных барабанов палками толщиной в стебель сахарного тростника.

– Сможешь обойтись один? – шепнул Нода.

У меня екнуло сердце. Что-то явно происходило, но вот только мой лучший сыщик не собирался пока делиться со мной подробностями.

– Да, конечно.

– Вот и отлично. – И он произнес громко, чтобы его могли слышать все: – Мне здесь наскучило, Джонсон-сан. Я эти танцы сто раз видел. Вы тут развлекайтесь, веселитесь, а я пойду в гостиницу.

Нода в последний раз окинул меня взглядом, словно не был до конца уверен, что я способен продолжать «охоту» один, а потом шагнул в сторону и пропал в толпе.

Прежде мне всегда нравился Обон. Древнее празднество создавало ощущение преемственности поколений. Оно напоминало историю перенесенных страданий и выигранных сражений. О людях, которых мы потеряли, но не переставали любить. Смешивались скорбь и радость, и если ты умел полностью отдаваться празднику, то в какой-то момент у тебя возникало ощущение близкого единения со всеми, кто тебя окружал, какое редко доводилось испытывать при иных обстоятельствах.

Но в Соге даже этот праздник воспринимался совершенно иначе.

Зазвучала новая мелодия. К флейтам и барабанам добавились сямисены, которые подогрели своими аккордами общее веселье и заставили танцевать всех. Женщины на сцене продолжали грациозное кружение, сопровождая его выразительными движениями рук. С их лиц не сходили чуть заметные задумчивые улыбки. Шаг, другой, затем назад, поворот, хлопок в ладоши. Их танец завораживал, ритм музыки оказывал почти гипнотическое воздействие. В движениях читалось чувство собственного достоинства, передававшееся от матерей к дочерям. И одновременно лица танцовщиц свидетельствовали об их отрешенности от всего земного.

Я всегда подпадал под магию этого танца. Мне вспомнилось, как мы праздновали Обон во времена моего детства в Токио, когда я танцевал с мамой, а затем сачком ловил с отцом золотых рыбок. То были прекрасные вечера, которых я уже не мог повторить после развода родителей. Лучшие годы жизни, когда папа с мамой были живы и жили вместе…

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Сегодня нужно искать тех, кого удалось разыскать в темноте друзьям Ноды. Или же они сами их нашли.

Чтобы смыть пыль деревенской улицы, поднятой ногами танцующих, я купил бутылку пива и нашел место, откуда мог продолжать изучать лица и поведение участников праздника. Мне бросались в глаза загоревшие до черноты предплечья и загрубелая кожа на шеях мужчин, привыкших работать в поле. И лица у них тоже были грубоватые, немного отрешенные. Главной отличительной чертой большинства женщин мне показалась их чуть прикрытая грацией выносливость, выработанная долгими часами хлопот по хозяйству, которые большинству наверняка приходилось совмещать с работой в огородах и помощью мужьям на рисовых посадках. Я представлял, как в завязанных под подбородком соломенных широкополых и островерхих шляпах они двигаются между рядами, пропалывая, подравнивая, подрезая стебли.

Среди деревенских лиц попадались и более ухоженные, гораздо менее загорелые, чем крестьянские. Лавочники, решил я. Владельцы магазинчиков и таверн. Толстые или худые, но неизменно услужливые. А вскоре мне удалось выделить еще один тип лиц в толпе. Не загрубелые и не холеные, но хищные и настороженные, с жесткими глазами охотников. Сначала мне попался один из них, но по мере того как я стал лучше ориентироваться в профессиональной принадлежности жителей Соги, их число возрастало.

Крупная капля пота скатилась у меня по спине. Я обнаружил их… По моим прикидкам в празднике участвовали человек пятьсот – шестьсот, не считая тех, кто уже занял столы в тавернах. Охотники старались слиться с толпой, но им это не удавалось. По крайней мере я теперь без труда вычислял их.

Чуть позже у подножия столетнего дуба я наткнулся на памятник из черного гранита. Строки старинных кандзи, вырезанных на пьедестале, прославляли некого генерала Котаро Оги, командира самураев, который спас деревню от голода в 1700-х годах. И хотя монумент был установлен еще в 1898 году, то есть через тридцать лет после краха системы сёгуната и модернизации правительства Японии, он был начищен до блеска и явно служил чьим-то предметом восхищения и гордости. Я дважды внимательно просмотрел надпись, но иероглифа из «Маленькой Японии» не обнаружил. У подножия памятника были возложены более десятка букетов из свежесрезанных хризантем, гладиолусов и цветов валерианы, чтобы почтить память местного героя. Три столетия спустя генерал оставался по-прежнему популярной фигурой в здешних краях.

Побродив по улицам, я купил тарелку горячей лапши и еще пива. Казалось, мне легко давалась роль праздного туриста. Я глазел на все достопримечательности, однако не переставал краем глаза следить за теми людьми.

Их отличали необычайно легкая походка и умение пробираться сквозь толпу, не делая ни одного лишнего движения. В манере перемещаться мне теперь бросалась в глаза непринужденная плавность. Я заметил десять человек, которых можно было считать стопроцентно из их числа, и еще трое пока вызывали у меня сомнения. Почти все – молодые, и среди них две женщины.

Засечь внимание к себе с их стороны мне удалось лишь однажды. Когда какая-то излишне подвижная школьница врезалась на бегу мне в спину, я резко повернулся, чтобы не дать ей упасть, и успел перехватить взгляд, который мгновенно отвели в сторону. Но и в этот краткий миг зрительного контакта меня обдало таким холодом и откровенной враждебностью, что я чуть не содрогнулся.

Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы образ Сога-джуджо как мирной сельской общины улетучился навсегда, как и иллюзия, что нам удастся беспрепятственно уехать отсюда.

Наши враги находились рядом, дожидаясь своего часа.

Глава тридцать четвертая

Мы встретились в нашем гостиничном номере. Нода проглотил две таблетки и запил водой, а потом передал снадобье мне.

– Прими.

– Что это?

– Не даст тебе заснуть.

Усталость и ощутимая разница во времени, к которой мой организм не до конца приспособился, действительно были способны замедлить скорость моих реакций. А потому я полностью доверился Ноде и тоже запил водой две таблетки.