Убийство и Дама пик

– Вот здесь что-то не так... Постойте. Дверца не закрыта: ее надо прижать плотнее, до щелчка, иначе она останется приоткрытой. Свои знают...

– А что там хранится?
– поинтересовался Андрей.

– Лекарства.

Павел присел перед открытой тумбочкой, в которой, на мой взгляд, тоже был идеальный порядок. Но Елена так, по-видимому, не считала.

– Странно, - произнесла она, присаживаясь на корточки рядом с Павлом. Нет бутылки из-под какой-то импортной выпивки. Ее сохранили из-за хорошей пробки. Мама в ней водку держала - для компрессов там, для растираний. Чтобы была, одним словом. Красивая бутылочка, граммов на триста.

– Этикетка какая-нибудь была?

– Нет. Все и так знали, что там водка.

– Понятно. Пошли дальше.

Павел посмотрел на лестницу, которая была напротив входной двери и вела на второй этаж дачи. Лестницу эту, какую-то очень уютную, с дивными резными балясинками, мы все очень любили. Приезжая сюда раньше с Галкой - Господи, как же давно это было!
– мы вечером рассаживались на ступеньках, как воробьи на проводах, и трепались допоздна.

– Что наверху?
– спросил Павел.

– Моя комната, - ответила Елена. Мы поднялись на второй этаж. Комната, в которую вошли, называлась "верхняя веранда" из-за того, что на передней стене было два окна практически без простенка между ними, а на боковых стенках - еще по окну. Так что получался такой "фонарик" - крохотный, но очень уютный. Вдоль одной стены стоял маленький диванчик, обитый золотистой тканью, перед ним столик со скатертью из той же материи, а на столике - ваза с яркими георгинами, совершенно свежими. По стенкам - фотографии Елены, Максима, кого-то еще, мне лично незнакомого. Открытая дверь в спальню, где кровать была покрыта темно-розовым покрывалом без единой морщинки. Розовый тюль на окне, туалетный столик, вазочка с ноготками. Чистота фантастическая, у меня такой даже перед большими праздниками не бывает. Елена села на пороге и зарыдала:

– Это моя комната. Я раньше здесь очень часто бывала. Обязательно все выходные проводила, да и в будни после работы приезжала. Нам с мамой было здесь так хорошо! Я перестала ездить, когда за Санечку замуж вышла. Маме он не очень нравится, а Санечка это чувствует, он такой тонкий, эмоциональный, ему не хочется навязываться... А я не могу его одного в Москве оставлять, у него так много работы, он так устает, ненормированный день, вечные командировки. Санечка такой неприспособленный, что даже ужин разогреть не может, ему все подать надо... А мама просто ревнует меня к нему. Раньше мы все вместе были, а теперь Максим вырос, у него своя жизнь, и я с Санечкой... Она считает, что если она сама почти всю жизнь одна прожила, то и я так должна жить. А мы с Санечкой очень любим друг друга, просто он много работает, а мама считает, что он уделяет мне мало внимания и вообще сидит у меня на шее. Я все понимаю: ей одиноко и она ревнует. Но что я могу поделать, если Санечка вообще не хочет с ней жить...

Елена размазывала слезы по лицу, сотрясаясь от рыданий. Я села рядом с ней, обняла за плечи, вытащила платок, стала вытирать ей слезы, с тоской думая о том, что у Галки или даже у Милочки это все получилось бы куда лучше, я в общем-то эмоционально глуховатый человек и утешать умею плохо. Что выросло, то выросло...

– Алена, надо идти дальше, успокойся, - тихо сказал Павел.

Андрей молчал. Он, как и я, был не слишком склонен к сантиметрам. Елена взяла себя в руки, встала, открыла стенной шкаф.

– Здесь все как было. Все на месте.

– Тогда пошли вниз.

Мы снова спустились на веранду и вошли в старую часть дома. Первая комната там была как бы гостевая, и здесь же спал Максим, когда изредка навещал бабушку. Судя по всему, последний раз это было достаточно давно. В комнате стоял массивный письменный стол, на котором в коробочках из-под конфет сушились какие-то семена. Две кровати вдоль стен, два кресла, небольшая этажерка с типично дачным чтивом - старыми журналами, детективами, справочниками садовода и кулинарными книгами. Комната производила впечатление нежилой, хотя была так же безукоризненно прибрана, как и весь дом.

Вторая комната тете Тане служила спальней. Широкая кровать аккуратно застлана вязаным покрывалом ручной работы, на столике у окна - флакончик духов, несколько баночек с кремами, зеркало, щетка для волос, фарфоровая шкатулочка с ручкой на крышке в виде розочки. Елена открыла ее и показала Павлу:

– Все на месте. Это украшения, которые мама берет с собой сюда, остальное хранит в Москве.

Елена открыла платяной шкаф. Несколько летних ситцевых платьев, сшитых еще Бог знает когда, несколько хороших шелковых блузок, легкий летний трикотажный костюм и костюм из ткани поплотнее, наверное, для поездок в город, хорошая кожаная куртка, явно дорогой плащ...

– Все на месте, - повторила Елена. На месте не было только самой Татьяны Георгиевны.

– Ну, первая версия отпадает, - предположила я.
– В смысле, инсульт или инфаркт в запертом доме. Уже легче.

– Кому?
– с некоторой иронией спросил Андрей.
– Сейчас все самое интересное как раз и начинается. В том числе и самое трудное.

– Что именно?
– с испугом спросила Елена.

– Поход в местное отделение милиции, - хмыкнул Андрей.
– Наши коллеги страсть как любят заниматься делами о пропавших старушках. Боюсь, что по всем больницам придется звонить с сотового телефона. И отсюда, чтобы была хоть какая-то ясность.

– Вы звоните, - подхватила я инициативу, - а мы с Галкой пойдем по соседним участкам. Может быть, кто-то еще не уехал в Москву или приехал на выходные. А Ленка...

– Алена нужна нам здесь, - отрезал Павел.
– Если вы все разбежитесь по соседям, мы с Андреем не справимся. Мне, например, даже приметы неизвестны... Нынешние, конечно.

Елена встрепенулась, вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с фотографией в руках.

– Вот, - протянула она ее Андрею, - это мама с Максимом... с моим сыном год назад, когда он вернулся из армии. За это время она почти не изменилась.

На цветном снимке среднего формата смеющийся Максим обнимал за плечи изящную седую женщину в черном спортивном костюме. Снимались на фоне качелей в саду в такой же ясный и солнечный день, как сегодня. Только листва на деревьях была еще абсолютно зеленой. Я давно не видела тетю Таню, но сразу же ее узнала: за последние двадцать лет изменился только цвет волос да еще лицо потеряло свои прежние чеканные очертания.

Павел буквально выхватил фотографию из рук Андрея и впился в нее глазами. На его обычно бесстрастном лице появилась целая гамма эмоций: изумление, недоверие, гордость. Но он быстро взял себя в руки и оторвался от изображения новообретенного сына.

– Уже хорошо, - скупо похвалил он Елену.
– А теперь посмотри, в чем она могла выйти из дому. Наташа, тебя я не задерживаю, занимайтесь своей частью работы.

Андрей не сдержался и фыркнул. Павел посмотрел на него с удивлением, но, сообразив, в чем дело, улыбнулся:

– Привык командовать, извините.

– Понятно, - великодушно отозвалась я, - вырабатывается условный рефлекс. Мы не в претензии.

– Ты хоть сейчас можешь быть серьезной?
– с тихой яростью в голосе осведомился он.
– Что за дурацкая манера из всего устраивать балаган?