Убийство Кирова. Новое расследование

По словам Седова и иже с ним в «Ответе Яковлеву», именно сам Николаев начал рассказывать о Котолынове и Шатском:

4 декабря 1934 года Николаев на допросе пояснил, что знает Котолынова, Шатского и Бардина «индивидуально», а не как членов какой-либо группировки, и эти лица, по его словам, участия в совершенном им преступлении не принимали. На допросе 5 декабря Николаев вновь заявил: «Я не привлек Котолынова, т. к. хотел быть по своим убеждениям единственным исполнителем террористического акта над Кировым».

На другом допросе, также состоявшемся 5 декабря, Николаев показал, что «если бы по тем или иным причинам совершение убийства Кирова у меня затянулось, то я приступил бы к созданию группы для его осуществления и привлек бы в нее в первую очередь Бардина, Котолынова и Шатского» (РКЭБ-3 460).

(Лено приводит соответствующие части признаний Николаева от этих чисел на с. 281 и с. 287.)

Подобные заявления Николаева тотчас вызвали бы подозрения у любого следователя. Сначала Николаев предполагает, что Котолынов согласился бы «завербоваться» в план убийства, если бы Николаев попросил его, затем открыто заявляет, что Бардин, Котолынов и Шатский согласились бы на это.

Тем не менее телеграмма Агранова Сталину от 5 декабря (документ Лено № 45, с. 285–287) является еще одним доказательством того, что НКВД все еще искал не зиновьевцев, а троцкистов. Это значит, что на 5 декабря Сталин еще не направил следствие на зиновьевцев.

Агранов писал:

1. По показанию Николаева Леонида троцкисты Шатский, Бардин и Котолынов были настроены террористически.

Николаев показал:

Бардин Николай, безусловно, террористически настроен; у него были такие же настроения, как у меня, я даже считаю, что у Бардина куда более крепкие настроения, чем у меня.

Далее Николаев на вопрос, был ли привлечен Котолынов к подготовке террористического акта над тов. Кировым, показал:

Я не привлекал Котолынова, так как хотел быть по своим убеждениям единственным исполнителем террористического акта над Кировым; во-вторых, Котолынов, как я считал, не согласится на убийство Кирова, а потребует взять повыше, т. е. совершить террористический акт над тов. Сталиным, на что я бы не согласился = 1633).

(Лено цитирует этот документ из архивов. Со стороны Лено было бы очень любезно проинформировать его читателей о том, что он уже давно есть в печатном виде на русском языке.)

О зиновьевцах нет и речи. Агранов называет Шатского, Бардина и Котолынова «троцкистами». Агранов и иже с ним, безусловно, знали разницу между зиновьевцами и троцкистами, несмотря на неубедительную попытку Лено уравнять тех и других (Л 284, см. выше).

Но более того, для того чтобы «спасти» гипотезу, что именно следователи НКВД по указке Сталина обвинили зиновьевцев как террористов, Лено нужно разъяснить здесь заявление Николаева. Либо следователи каким-то образом вынудили Николаева сделать это заявление, либо как-то убедили его ложно обвинить зиновьевцев или же полностью сфабриковали заявление, а Николаев никогда не делал его вообще.

Однако Лено не дает такого объяснения. Легко понять почему: у него нет доказательств. Но это означает, что здесь Лено молча допускает, что именно Николаев и никто иной первым объявил зиновьевцев в террористических замыслах.

Лено продолжает пытаться спасти свою теорию, что Сталин с помощью НКВД сфабриковал участие зиновьевцев в убийстве:

5 декабря… поощряя его к монологу о «настроениях» его старых комсомольских знакомых, Агранов и Дмитриев, кажется, подтолкнули Николаева к обвинению их непосредственно в убийстве Кирова (Л 287).

Кажется, что Лено очень бы хотелось предположить, что следователи каким-то образом вынудили Николаева обвинить этих людей. Однако у него нет абсолютно никаких доказательств, поэтому ему приходится обходиться лишь голословными утверждениями. Вот поэтому он и толкует неправильно обычную следственную процедуру. Любой следователь поступил бы так, как поступили Агранов и Дмитриев — последовал бы следовательской максиме «разговори подозреваемого» (т. е. пусть он говорит как можно больше). Особенно с того момента, как Николаев заявил, что у самих зиновьевцев были террористические намерения. Лено продолжает:

Например, они попросили его описать еще раз его встречу с Шатским в августе. Во вполне убедительном рассказе Николаева Шатский выразил раздражение в отношении речи Сталина на 17-м съезде партии, призывавшей к увольнению бывших оппозиционеров… (Л 287).

Однако Сталин никогда не призывал ни к чему подобному на XVII-M съезде партии — факт, который легко могли проверить, поскольку протокол съезда уже был опубликован, а речи Сталина были напечатаны отдельно. Следовательно, если Николаев действительно говорил это — Лено не цитирует текст, и он нигде не публиковался, — то он сейчас говорил вопиющую, а тем самым еще более отъявленную ложь. Это в свою очередь послужило бы сигналом следователям, что Николаев исчерпал всю легенду прикрытия, которую он мог разработать заранее и теперь приближался к пределу своей стойкости. Ибо вдобавок к тому, что эта версия была фальшивой, она не помогла бы Николаеву, даже если бы оказалась правдой.

Почему Лено не указывает на это? Мы не можем сказать, но даже если бы эта версия о мотиве Шатского была правдой, она не дала бы никаких доказательств для утверждения Лено, что сотрудники НКВД каким-то образом вынудили Николаева обвинить зиновьевцев.

Лено продолжает:

Агранов и Дмитриев также внушали Николаеву мысль о предполагаемых террористических настроениях Котолынова и Бардина, пока он не сказал, что «если бы у меня лично возникли трудности с убийством Кирова, я бы привлек Бардина, Шатского и Котолынова, и они согласились бы сделать это» (Л 287–288).

И снова Лено приводит здесь архивный документ, и опять он оказывается в «Ответе Яковлеву» Седова и иже с ним. Мы уже цитировали его выше. И вот он опять:

На другом допросе, также состоявшемся 5 декабря, Николаев показал, что «если бы по тем или иным причинам совершение убийства Кирова у меня затянулось, то я приступил бы к созданию группы для его осуществления и привлек бы в нее в первую очередь Бардина, Котолынова и Шатского» (РКЭБ-3 460).

Седов со товарищи не утверждают, что сотрудники НКВД «внушили» заявление Николаева. Но до известной степени они, должно быть, сделали это. Они были бы глупцами, если бы не вынудили Николаева говорить об их террористических намерениях. У Николаева уже иссякала правдоподобная ложь. Рано или поздно начнет проскальзывать какая-то правда.

Наконец Лено подходит к обсуждению первого случая, когда Николаев без обиняков обвинил Шатского, Котолынова, Румянцева и Юскина в убийстве Кирова, при этомон заключает слово «признание» в кавычки:

В конце концов Николаев «признался», что он привлек Шатского к наблюдению за квартирой Кирова ради него, и энергично намекал, что Котолынов руководил тайным заговором с целью убийства Кирова. Более того, он сказал, что Котолынов планировал поехать в Москву, чтобы убить Сталина. Николаев также обвинил Владимира Румянцева, бывшего зиновьевца, который вернулся на важный пост в Выборгском райисполкоме, и Игната Григорьевича Юскина, давнишнего знакомого (Л 288).