Убийство в «Долине царей»

— Одна нервотрепка с вашей фирмой, первобытные вы капиталисты, — сказал Цементянников с порога. — И все на мою голову! Сначала поручили было эту ерунду с поджогом другому, а потом вспомнили, что Трипун уже проходит по делу, и передали мне. Хотя никакой связи я не вижу.

— Вы его уже арестовали? — спросила Гидренко.

— Кого?

— Трипуна.

— За что? — спросил Цементянников.

— Я думаю, за поджог.

— Наоборот, он достоин благодарности. Сам пришел ко мне утром и сообщил, что этажом выше, — Цементянников показал пальцем в потолок, — проживает гражданин, который много раз останавливал у дома Трипуна и, угрожая пустить петуха фирме, требовал денег.

— Меня он тоже останавливал, — сказал Валовой. — Но это же несерьезная заявка. Да и канистра с бензином ему не по карману. Да и продал бы он ее, а не тратил на нас.

— Напрасно вы так думаете. Он — безработный озлобленный тунеядец, и к тому же — я проверил — за ним уже числится поджог склада нержавеющей стали и условный срок.

— А если он не сознается? — спросила Гидренко.

— Куда ж он денется! Да и дело ему знакомое, — победно улыбнулся Цементянников. — К тому же, по оперативным сводкам, вчера он залил портвейном единственные штаны, прополоскал, но не выжал и повесил сохнуть. Ночью ветер разбил замерзшей до камня тканью стекло балконной двери, поэтому подозреваемый в холоде не спал и думал, как бы согреться.

— Зачем же невинных людей сажать? — попеняла Гидренко.

— А вы знаете, кто поджег?

— Нет. Конечно нет. Но надо подумать. Денька два. Что-нибудь прояснится.

— А в Трипуна тоже стрелял поджигатель без штанов? — спросил Валовой.

— Тут нет напрашивающейся связи, пистолет ему точно не по карману, — ответил Цементянников. — Да и какая разница!

— Но все-таки. Народ хочет знать.

— Скорее всего, в Трипуна стрелял человек случайный, просто так, пушку пробовал перед покупкой. Или человек, который очень любит Аредова и боится остаться без него. Так, что даже готов пойти на преступление. Но это моя собственная версия, не имеющая под собой никаких фактов.

— На чем же она базируется?

— Раз Трипун никому не нужен и не мешает, значит, кому-то очень нужен Аредов. Таких двое: его подростковая дочь и малолетний сын, — подозревать их несерьезно, — объяснил Цементянников. — Жаль, не истек срок следствия, а то я давно сдал бы это дело в архив.

— Разве Трипун не нужен вон той, рядом с ним? — показала Гидренко черным от сажи пальцем. — Сейчас целоваться начнут на глазах жены, бесстыдники!

— У Аредова может оказаться любовница, способная на все, — сказал Валовой. — Вдруг он — ее последний шанс в этой жизни, а дальше одинокая старость, и хоронить некому.

Цементянников пожал плечами, захрустев накрахмаленной без меры рубашкой.

— Вот так у нас и работает милиция! — сказал Безбольников. — Только деньги народные проедают.

— Да вы б за мою зарплату с постели от истощения не встали, — ответил упитанный Цементянников.

— А вы б за мою скальпель в руке не удержали, — ответил Безбольников.

Цементянников опять пожал плечами — движение это напоминало тик в зачаточной форме — и с двумя участковыми стал подниматься по лестнице.

Через несколько минут он вывел тщедушного, заросшего и опустившегося мужичонку с озлобленным ртом и в меховой кепке грузина-полярника. В руках тот сжимал недопитую бутылку коньяка. Вероятно, Цементянников перед заключением в камеру сделал ему поблажку этой бутылкой, но Валовой эту поблажку ликвидировал: отнял недопитое и сам промочил горло, в трех матерных словах объяснив происхождение коньяка у арестованного.

— Не противно допивать за алкашом? — спросила Гидренко.

— Я в юности и не с такими портвейн в подворотне пил, — ответил Валовой. — И ничего, ни одна зараза не пристала.

Когда, машина уехала, в обгоревший проем вошел Трипун. Начальница ЖЭКа улыбнулась ему, как приятелю, Трипун ответил ухмылкой, как стерве, на которую зря потратился, а Гидренко сказала подавшему на развод:

— Ты домой больше не приходи. Там теперь Безбольников жить будет. Вещи твои Петр завезет куда скажешь.

— Поздравляю, — сказал Трипун Безбольникову.

— В другой раз, — тихо сказал Безбольников, — еще успеем порадоваться.

— Завтра придет мой адвокат, — сказал Трипун.

— За твоей долей? — спросила Гидренко.

Именно.

— Пусть сразу чешет с заявлением к судье. Добром я ничего не отдам, а здесь все заколочу и опечатаю.

— У меня собственная печать есть.

— А я жэковской. Они уже акт составили, пусть теперь охраняют руины. Вдруг ты придешь и в гневе наделаешь новых убытков, не учтенных актом.

— Все равно проиграешь.

— Пока суд да дело, я твои денежки пять раз прокрутить успею.

— Откровенная! Хоть бы посторонних постеснялась.

— Зачем скрывать то, что и дураку объяснять не надо.

— Я сегодня приду домой. Ты мне еще жена штампом.

— Не заставляй ни в чем не повинных людей брать грех на душу.

— Я заберу свою кошку.

— Ищи ее под домом: Безбольникова тошнит от животных.

— Ну и твари же вы все!

— Твари, твари, — согласилась Гидренко. — Иди отсюда, ассенизатор общества, без тебя тошно.

Трипун вышел на улицу, Грань взяла его под РУКУ-

— Нашли друг друга, — откомментировал Валовой. — Завидки берут.

— Так догони и пристройся с другого бока, — посоветовала Гидренко, но как-то неуверенно.

Валовой усмехнулся и бросил пустую бутылку в угол, хотя там и без нее грязи хватало…

На автобусной остановке Трипун и Грань заметили, что уже сошел снег и горожане выгуливают на газоне черепах среди первых одуванчиков, а сердобольные травят голубей заплесневевшим до голубизны хлебом. Весна прибежала так быстро, как будто Дед Мороз напугал ее страшной рожей и побил посохом.

— Ты уверена, что он не выгонит нас взашей?

— Виктор не злопамятный. Я ему призналась, что когда-то приходила к ним в гости с парнем, но парень был не мой, а Алкин, она представляла его моим для отвода глаз. И Виктор расстроился не из-за этой подлости, а из-за того, что сам не догадался и выпивал с этим усатым подонком. Фамилия у него была смешная. Алка звала его Любимый Тошнилкин, и вполне заслуженно.

— Даже не пойму, какую фирму мы откроем и что будем делать вместе?