Училка и Чемпион

— Знакомой?! — на этот раз уже по вип-ложе разносится громогласный голос Наташки, которая подскакивает с дивана как ужаленная. — Ну охренеть! Ты со всеми знакомыми…

Она осекается и густо краснеет. Губы дрожат, глаза мечут молнии. Остальные присутствующие в ложе просто молча хлопают глазами, переводя взгляд то на меня и громилу, то на Наташку и рыжего.

— Знаешь что…. — выплёвывает она рыжему, прищурившись, а потом резко поворачивается ко мне. — Пошли отсюда, Люба!

Подруга хватает меня за руку и решительно тащит к выходу.

— Ой, стоп! А как же подписчики? — останавливается уже у двери, а потом делает несколько шагов к обалдевшему боксёру, вытаскивает телефон, наводит камеру и, мило улыбнувшись, щёлкает селфи. — Вот теперь точно пошли, — кивает удовлетворённо. — А ты, чемпион, торчишь моей подруге очки новые. И смотри, чтобы с защитой от монитора были.

Высоко вскинув подбородок и расправив плечи, Наташка снова берёт меня за руку и мы покидаем это жуткое место. Пусть сами тут друг с другом пар спускают.

4

Мирон

— И…. что это, блядь, было? — смотрю на Родиона, а тот явно конфузится, втягивая тощую шею в плечи. — Чё за дебильный подгон, Родь?

— Слушай, Мирон, ну ты поздно попросил, и как бы… ну я думал, чемпион, победа, все дела — девчонка и растает, — пожимает плечами ржавый.

— Растает? — смотрю на него в полном ахуе. Он правда, что ли, дебил? — А если она журналистка или блогерша-хуёгерша какая-нибудь, то скоро мы ждём громкий материал о попытке изнасилования чемпионом по боксу в тяжёлом весе и иски в суд? Ты в своём, мать твою, уме?!

— Не, ну, Мир, ты тоже, блин, нормальный? — ржавый начинает размахивать руками. Бесит придурок, так и хочется заткнуть его пищащую пасть. — Ты зашёл и такой: эй, тёлка, пошли потрахаемся, а то я что-то в напряге после боя. Потом вернёмся побухаем!

— Родя, не беси.

— Ну реально!

— Парни, ну хватит, — одна из баб грациозно встаёт с дивана и улыбается, раздвигая губы-сосиски в подобии улыбки. — Мирон, может, выйдем покурить? Расскажешь, как у тебя дела.

Смотрит по-блядски, кажется, будто хоть тут при всех встать на колени и отсосать готова.

— Нет, спасибо, не курю, — бросаю девке и усаживаюсь на диван. — Наливай, Юра, значит, бухать буду. Что поделать.

Шмара, поджав сосиски, возвращается под бок Авдеева, а Юрец наполняют мою рюмку водкой. Другое бухло я не признаю. Понты то всё — коктейли эти, шампанское и прочая лабуда. Даже коньяк и тот херня. Бухло должно обжигать и пробивать на дрожь, а не оставлять привкус мороженого или конфеты на языке.

Выпиваю рюмку и бросаю в рот оливку. Прикрываю глаза и выдыхаю.

Устал.

Тяжёлые тренировки перед боем, режим, питание строго по калориям. Заебало. Теперь есть время немного расслабиться, нормально пожрать и выпить.

— Родь, ты мне пробей про эту тёлку. Я так понял, подружка её визгливая имела неосторожность с тобой спутаться, значит, найдёшь быстро. Мне адрес там, как зовут.

— Понравилась? — ржёт Юрец, затягиваясь дымом из кальяна.

— Нет, бабла предложу, чтобы не болтала, где не нужно. Ну вышло у нас недопонимание, что поделать. Но мне не надо, чтобы она языком молола.

— А ты не боишься, что она оскорбится на твоё предложение денег и ещё раз за зад тебя укусит? — спрашивает Витёк и начинает ржать, а за ним и остальные.

— Может, она бешеная, и тебе теперь уколы надо, — выдаёт одна из баб, манерно скривившись, но мне почему-то её шутка не заходит. Бросаю на неё недовольный взгляд, и она давится собственным смехом. Все остальные тоже с темы съезжают.

Но надо признать, упорола меня эта девчонка прилично. До сих пор задница болит. По-хорошему, стащить бы с неё джинсы где-то в укромном уголке и в отместку так укусить, чтобы потом три дня сидеть не смогла.

С удивлением понимаю, что при этой мысли у меня…. встаёт. Перед глазами возмущённая моська с курносым носом и здоровенными ярко-синими глазищами.

И голос этот звонкий. Странно, но даже не противный, как обычно бывает, когда бабы верещат.

Алкоголь внедряется в кровь, и я, наконец, чувствую, как мышцы расслабляются. Это, конечно, не самый полезный способ расслабиться, но иногда то, что надо.

Настроение выравнивается, Родион уже так не бесит своей тупостью, а губы-сосиски не кажутся столь неповоротливыми, и я даже думаю, что кое для чего могут вполне сгодиться.

Одна, вторая, третья рюмка. Музыка, хохот, блядство.

В вип-кабинке остаюсь только я, Родион, тёлка с длиннючими ресницами и губы-сосиски. И я предлагаю Родиону и ресницам прогуляться, а сам закидываю руки за голову и прикрываю глаза, откидываюсь на диван, чтобы сосиски могли заняться своим делом.

— Только молча, детка, окей? Я совсем не настроен на поболтать.

— Как скажешь, — улыбается и опускается на колени, прикусив губу, а я гадаю, не прыснет ли из той силикон или что там они закачивают, если она прикусит её сильнее?

— Ой, чуть не порезалась, — охает она. — Очки этой дурочки там и валяются.

— А-ну дай сюда, — забираю у неё их рук покорёженную тонкую чёрную оправу, и пока силиконовые губы приступают к делу, крепче сжимаю остатки от очков истерички в руке.

Блядь, смешно это или нет, но в голове всплывает образ… Прямо в моменте, когда силикон скользит по стволу.

Вот бы соединить этот образ и те ощущения, которые сейчас испытывает тело.

Да, девчонку надо обязательно найти.

Завтра отосплюсь и займусь этим.

5

Мирон

Утро после боя добрым не бывает.

И то ли дело в алкоголе, то ли в нервах, то ли в самом бое — уже не разобрать.

Встаю с кровати, а точнее, отскребаю себя от неё. Морда вся болит, ссадина над бровью тянет. Запах от меня пиздец какой — вчера после клуба сразу спать завалился, как домой пришёл.

Иду в душ, горячую даже не включаю, потому что надо в себя прийти. Даже как-то легче становится.

Стоя у зеркала, с удовлетворением отмечаю, что синяков почти и нет, хотя по корпусу пропустил я пару ударов. А вот на заднице… вот мать твою — отпечаток зубов той тёлки. Кому покажи — ржать будут.