Училка и Чемпион

Игорь тоже тихо сидит. Обычно разговорчивый, сейчас он кажется замкнутым, как будто думает о своём. Весь вид подростка говорит, что он тоже переживает, и это, почему-то, заставляет меня собраться и перестать быть перепуганной размазней.

— Долго бабулю не терзайте, — предупреждает врач, провожая нас к палате. — Она только ночью в себя пришла. Риски ещё очень высокие.

— Конечно, — кивает Мирон. — Мы поняли.

Когда мы подходим к палате, в коридоре тихо. Мирон придерживает дверь, давая мне войти первой. Внутри пахнет лекарствами, а приборы мерно щёлкают.

На кровати лежит баба Шура, укрытая почти до подбородка. Бледная, дышит тяжеловато. Веки сомкнуты. Но едва слышит наши шаги, как тут же открывает глаза. При виде нас её лицо светлеет, а на губах расцветает хоть и слабая, но всё же улыбка.

— Ох, мои дорогие пришли! — радостно восклицает она, чуть приподнимаясь на подушке. — Ну-ка, идите сюда, хулиганы.

Игорь первым подскакивает к кровати, наклоняется, целует её в лоб, а она сжимает своей пухлой рукой его предплечье, будто журит за что-то. Потом её взгляд скользит на меня.

— А это кто такая красавица? — спрашивает она, сузив глаза, словно изучает меня.

Сначала я думаю, что она меня не узнала. Неудивительно, ведь в тот момент она была на грани жизни и смерти, когда впервые увидела меня. Но потом вижу, что бабушка прекрасно помнит меня.

— Это Люба, бабуль, — отвечает Мирон, оборачиваясь ко мне. — Та самая.

Её глаза расширяются, а затем она расплывается в широкой улыбке.

— Вот это поворот, — произносит она, кивнув одобрительно. — Ну что ж, девонька, ты мне уже нравишься. Красавица, умница, да еще и терпит этого упрямца. Это ж подвиг. Ну всё, теперь мне спокойно — есть кому присматривать за этими двумя неприкаянными.

Я не знаю, что ответить. Смущенно улыбаюсь, чувствуя, как от её слов на душе становится теплее. Бабушка, кажется, настроена дружелюбно, а её прямота даже подкупает.

— Баба Шура, — недовольно ворчит Игорь, перебирая что-то в телефоне, — я вообще-то сам по себе нормально справляюсь.

— Молчи уж, — машет на него рукой она. — Если бы я тебе фикус доверила поливать, он бы высох за неделю. Люба, вот тебе моя просьба: за цветами присмотри, пока я тут в больнице валяюсь. Мужикам этим доверять такое нельзя, я по опыту знаю.

Я улыбаюсь шире, а бабушка продолжает:

— Когда последний раз просила полить мой фикус, сама я к сестре ездила в Ставрополь, вон, листья потом на полу нашла. А Люба — другое дело. Её рукам я доверяю.

— Постараюсь не подвести, — смеюсь, чувствуя, как нервозность отступает. Баба Шура умеет разрядить обстановку.

Мы ещё немного болтаем. Бабушка делится историями из молодости, вспоминает смешные моменты с Мироном, явно старается не показывать усталости, но по её лицу видно, что силы заканчиваются. Врач заглядывает в палату и просит нас завершать — бабушке нужно отдыхать.

Мирон выводит меня из больницы, держа за руку. Я смотрю на его профиль, и в сердце накатывает странное теплое чувство. Мирон сейчас совсем другой. В нём виден другой человек — не боец, не звезда, а просто внук, который заботится о близком человеке. Который боится потерь и остро чувствует боль.

— Спасибо, что поехала, — говорит он, когда мы подходим к машине. — Я думаю, бабуля тебя обожает уже.

— Она замечательная, — отвечаю я честно. — И вообще, я рада, что поехала. Было немного волнительно, мало ли что она обо мне скажет, но всё же правда рада. Бабуля у вас замечательная.

Мирон улыбается, помогает мне сесть в машину, а сам садится за руль. Мы сначала завозим домой Игоря, а потом заезжаем в супермаркет. Помню, что еды у Каси в запасе не осталось, а из миски она за почти сутки, что меня не было дома, успела всё съесть и вылизать. Так что если безответственная хозяйка вернётся ещё и без корма, то прощения ей точно не будет.

Когда мы уже подъезжаем к моему подъезду, Мирон поворачивается ко мне.

— Люб, давай сходим в ресторан сегодня? Поужинаем. — спрашивает он, поднимая бровь.

— Завтра на работу, — пожимаю плечами. — Может, на выходных?

— А если я скажу, что это важно и тебя ждет сюрприз?

— Снова сюрприз? — дергаю плечом. Получается немного нервозно.

— Нечто важное, — отвечает он, его улыбка становится чуть загадочной.

В груди становится щекотно, а кончики пальцев внезапно покалывает. А всё потому, что хоть Мирон и улыбается, в глубине его глаз я вижу нечто.… серьезное, цепкое, даже тревожное.

Понимаю, насколько эта ночь нас сблизила, хотя мы почти не прикасались друг к другу. Насколько скрепила нас на уровне душ.

И сейчас, хоть он и улыбается по своему, по-чемпионски, я вижу, как в нём где-то глубоко трепещет страх, что я скажу нет.

— Хорошо, — улыбаюсь и вдруг не выдерживаю этого взгляда и опускаю ресницы.

— В восемь заеду.

44

Возвращаюсь домой, чувствуя, как в груди растекается непривычное спокойствие. Настроение отличное, несмотря на хмурую промозглую погоду за окном. Зима у нас всегда какая-то больше хмурая и дождливая, чем снежная. Вся вчерашняя красота сегодня уже превратилась в ручьи и серость. Но сегодня меня это вдруг не угнетает.

Едва я открываю дверь, как ко мне тут же подлетает Кася. Она ласково мурлычет, трётся об ноги, требуя внимания.

— Ну привет, моя пушистая, — беру её на руки и чмокаю в ушко. — Соскучилась? Ну прости, что не предупредила, что не буду ночевать дома. Так получилось.

Отпускаю ее, снимаю обувь и куртку и вешаю в шкаф.

— Знаешь, Кася, я тут, кажется, передумала, — откровенничаю со своей пушистой компаньонкой. — И решила рискнуть. Что думаешь?

Кошка, как всегда, флегматично выгибает спину и не особо реагирует на мою болтовню, лишь слегка мурлыкает.

— Думаешь, я зря решила рискнуть? — Шучу, не жду ответа. — Ладно, пошли завтракать.

Иду в кухню, и Катя спешит за мной. Громко урчит, пока наполняю миску кормом и ставлю на пол. Она с удовольствием утыкается в еду, а я начинаю готовить себе обед. Достаю яйца из холодильника, нарезаю сыр, немного зелени. В голове крутятся мысли о Мироне, о его улыбке, когда он говорит что-то колкое, о том, как у него дрожат ресницы, когда ему что-то снится, о том, какие тёплые у него руки…

Чувствую, как начинаю улыбаться сама себе, пока омлет шипит на сковороде.