Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер
Шрифт:
Суд, если бы он завершал расследование, должен был бы в последнем случае выбирать: кому верить — заведомым правонарушителям с Ронге во главе или пока ни в чем противозаконном не уличенному Редлю?
А ведь при умелой и грамотной защите Редля можно было бы добраться и до факта фабрикации писем Максимилианом Ронге! И неизвестно еще, как повели бы себя при этом немецкие участники дела с Вальтером Николаи во главе!
Словом, этот тур игры Ронге безоговорочно проиграл, и никакое опознание футлярчика ничем ему помочь не могло.
Зато оно здорово помогло Редлю.
После получения писем совершенно неожиданного содержания Редль должен был теряться в догадках: кому же он всем этим обязан?
Предъявление футлярчика
Так Редль установил, что охота ведется именно на него. И ведут ее, несомненно, его прежние коллеги в Вене!
Вот он, результат предъявления футлярчика!
Теперь, однако, у Редля еще могли оставаться определенные сомнения: ведь сыщики могли его узнать в лицо, а вот он их — едва ли. Рядовых венских сыщиков он мог лишь случайно запомнить по прошлым совместным операциям; на Почтамте же он ни к кому, как специально отмечалось, не должен был приглядываться.
Не мог он и вспомнить в точности, где же именно обронил футлярчик: потерял — значит не заметил того, а раз не заметил — то и произошло это неизвестно где! Ведь в собственные карманы он мог залезать и при приходе в отель, и при входе в свой номер: как-то приходилось управляться с ключом от номера — нетрудно было при этом и выронить что-нибудь! Хотя, конечно, вскрытие конвертов в такси должно было прийти на память к Редлю в первую очередь!
Заметим, кстати, что лишь на вере в безусловную честность сыщиков основывается всеобщее убеждение в том, что чехольчик действительно нашелся в такси. А не могли ли сыщики подобрать его где-нибудь еще — и лишь потом выдумать трюк с опознанием, дабы, как они полагали, реабилитировать себя перед начальством? Не мог ли лежать этот чехольчик на стойке у портье, как сказано у Мильштейна, или просто снаружи на полу у двери номера Редля — после того, как Редль уже вошел туда, но еще не вышел оттуда?
За такую принципиальную возможность и ухватился бы, кстати сказать, любой мальчишка-хулиган — им и не от таких обвинений и опознаний случается увиливать! А что мешало Редлю поступить так же? Ведь до этого позднее просто не дошло дело!
Сомнения, во всяком случае, могли еще оставатьсялись у Редля, когда он вышел из отеля и, как сформулировал Мильштейн, медленно, сгорбившись, не глядя по сторонам, зашагал в неизвестном направлении.
Для генерала Мильштейна направление движения Редля так и осталось неизвестным, но мы-то с вами сумеем сообразить, куда это Редль собирался двинуться из отеля: ведь его решение отправиться куда-то было принято еще до того, как ему предъявили футлярчик от ножичка!
А вот затем изначальные намерения, совершенно очевидно, изменились — и заменились на решение вернуться назад в отель!
Далее события развивались якобы следующим образом — снова цитируем Роуэна:
«Капитан [270] Ронге поспешил на почтамт, чтобы произвести расследование. /…/
Ему удалось найти формуляр, который был заполнен получателем писем «Опернбал 13» (шифр вместо фамилии). Из потайного сейфа в своем кабинете он извлек сброшюрованный манускрипт на сорока страницах, подготовленный в свое время Редлем /…/. В нем содержались его советы своему преемнику по службе, написанные непосредственно перед переводом в Прагу. /…/
270
На самом деле — майор.
Сомнений никаких не было: это — почерк Редля. Получение им денег, правда, еще не говорило о его предательстве, ведь он мог выполнять какую-то работу частного порядка» [271] — последнее, заметим, также является вполне здравым допущением, не имеющим, однако, ни малейшего значения для нас — посвященных в то, что эти письма были сфабрикованы самим же Ронге.
Роуэн продолжает:
«Размышления капитана были прерваны появлением одного из детективов, который вел наблюдение за Редлем.
271
Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 386.
— Что-нибудь новенькое?
— Новое-то новое, только разорванное в клочья.
И детектив достал из записной книжки клочья какой-то, видимо, записки. Вместе с Ронге они попытались сложить их вместе.
Через полчаса загадка была решена — Ронге сумел разобраться в написанном. Сомнений теперь уже не оставалось: Редль — шпион и предатель.
Клочки этой записки были получены весьма своеобразно. Оба детектива последовали за Редлем, когда он вышел из гостиницы. Обернувшись, Редль узнал в человеке, шедшем следом за ним, мужчину, который читал в вестибюле газету. Тогда он заторопился /…/.
Детективы тоже прибавили шагу. /…/ Редль, /…/ видя, что расстояние между ним и преследователями не сокращается, решил пойти на хитрость. Он достал из кармана какие-то бумажки и, даже не посмотрев на них, разорвал на мелкие клочья и бросил на землю. /…/
Редль надеялся, что мужчины остановятся и станут собирать клочки бумаги, но они и не подумали этим заняться, а последовали за ним дальше. /…/ Один из преследователей вдруг прыгнул в такси и моментально исчез. Редль обреченно шагал по улицам Вены, пройдя по километровому кольцу Шоттенринг, затем свернул в переулок Шоттенгассе к своей гостинице.
Куда же отправился второй детектив? Он попросил привезти его к тому месту, где Редль разбросал разорванную на клочки бумагу, и собрал все, что мог найти. С этим он и поспешил к капитану Ронге. Разорванными оказались квитанция на денежный перевод уланскому офицеру, лейтенанту Ховора, и запись об отправленных заказных письмах в Брюссель, Варшаву и Лозанну. Ронге мрачно усмехнулся, прочтя адреса получателей. Сам Редль в свое время составил «черный список» иностранных разведок, в которых числились и эти адреса». [272]
272
Там же. С. 386–388.
Примерно так же рассказывал об этом и сам Ронге:
«Нужно было установить за ним [т. е. Редлем] наблюдение, чтобы помешать ему сбежать. Сыщикам удалось подобрать клочки расписок, разорванных Редлем. Одного взгляда на них было для меня достаточно, чтобы убедиться, что речь шла об известных адресах, прикрывавших шпионаж, устанавливающих связь Редля не только с Россией и с Францией, но и с Италией». [273]
Последнее обвинение, заметим, не подтвердилось позднее ни единым намеком, так и зависнув в воздухе!
273
Ронге М. Указ. сочин. С. 73.