Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер

Вот, вроде бы, и нашелся человек, который открывал дверь гостиничного номера четырем офицерам, приходившим к Редлю — это вполне мог быть Йозеф Сладек.

Но дальше возникает очередная логическая нестыковка: затем его должны были удалить из номера до самого утра, чем-то и как-то это мотивировав, не вызвав при этом его возражений и подозрений и не спровоцировав на принятие им каких-либо мер для защиты его самого и его хозяина — легко ли это было осуществить? Тем не менее, это было совершенно необходимо сделать, иначе Сладек мог бы оказаться совершенно четким свидетелем и непрошенным участником всего, что происходило затем в номере Редля. Вместо этого Сладек наутро был вынужден ограничиваться лишь построением собственных версий!

Ронге то же самое излагает предельно коротко: «Когда утром члены комиссии, охранявшие после выхода от Редля улицы, прилегающие к гостинице, заглянули к нему, то увидели, что предатель уже мертв». [360]

3.4. Бросок в Прагу

Далее рассказ Роуэна: «Как только Конрада фон Хётцендорфа известили о самоубийстве Редля, он назначил комиссию в составе полковника и майора и отправил их спецпоездом в Прагу» [361] — на наш взгляд, после смерти Редля особо торопиться было уже незачем, а вполне можно было продолжать распивать кофе, как это и происходило в течение нескольких часов до этого. Поэтому эту спешную посылку спецпоезда нам еще тоже предстоит обсудить.

360

Ронге М. Указ. сочин. С. 74.

361

Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 392.

Членами этой комиссии оставались все те же полковник Урбански и майор Ворличек. [362] На самом деле вместе с ними отправился и Хёфер — из исходных членов комиссии в Вене остался лишь Ронге. Он сам об этом написал так: «Незавидная работа предстояла мне в ближайшее время. Дело шло о том, чтобы проверить показания Редля. Ввиду важности этого дела, а также для того, чтобы облегчить меня, так как я, благодаря моей работе, был привязан к Вене, расследование в Праге взял на себя полковник Урбанский». [363]

362

Ронге М. Указ. сочин. С. 73, 75.

363

Там же. С. 74–75.

Об этой поездке рассказывают воспоминания Урбанского и упомянутый официальный отчет генерала Хёфера, обнаруженный Хайнцем Хёне.

Пока что продолжим изложение Роуэна: члены комиссии «произвели обыск в доме Редля в присутствии генерала барона фон Гизла, результат которого оказался сенсационным. Дом был обставлен шикарно. Документы свидетельствовали, что полковник в 1910 году вступил во владение довольно ценным имуществом — громадным особняком в Вене, а в течение последних пяти лет приобрел четыре самых дорогих автомобиля. Жил он как мультимиллионер, и его коллеги-офицеры считали, что у него большое состояние. В его винном погребе хранилось 160 дюжин бутылок шампанского самых дорогих сортов. По некоторым данным, он получил от России только за девять последних месяцев 60 тысяч крон, что в десять раз превышало оклад полковника. Образ его жизни свидетельствовал, что он буквально купался в деньгах. Царская секретная служба не мелочилась /…/» [364] — это и завершило бы разоблачение Редля как шпиона в глазах любого предубежденного и даже непредубежденного наблюдателя, посвященного в обнаруженное, если бы действительно нечто подобное обнаружилось.

364

Роуэн Р.У. Указ. сочин. С. 392.

На самом же деле именно в этом пункте легенда о Редле, излагаемая Роуэном и другими подобными авторами, вступает в непримиримое противоречие с прозой жизни.

Обратим сначала внимание на фразу: Редль «получил от России только за девять последних месяцев 60 тысяч крон, что в десять раз превышало оклад полковника» — именно отсюда мы и рассчитали приведенные нами выше данные, что служебный оклад Редля составлял около 700 крон в месяц.

Теперь вернемся к информации Роуэна по существу.

Никакого особняка вовсе не было, а в Праге Редль жил непосредственно в служебном здании штаба 8-го корпуса, занимая там квартиру в две комнаты — притом, что особо подчеркивалось Урбанским, практически вплотную с рабочим местом самого Редля.

Та часть служебного штабного помещения, которая играла роль кабинета Редля, где он занимался массой дел и общался со множеством подчиненных, разделялась с его жильем лишь только дверью — или же их двери находились рядом впритык (обе эти возможные ситуации передаются по-немецки одним термином). Эти подробности Урбанский приводит, подчеркивая, насколько легко Редль мог временно забирать в свою квартиру служебные документы, фотографической пересъемкой которых он и занимался в своей жилой комнате. [365]

365

Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 90, 97.

Такая квартирная ситуация, очевидно, сложилась еще осенью 1912 года, когда переехавший в Прагу Редль, будучи совершенно одиноким человеком, предпочел не обзаводиться собственным жильем, а устроиться прямо на работе.

Напомним, к тому же, что описываемый период пришелся на время затянувшейся Балканской войны (сражения 1912–1913 годов распались на несколько фаз, разделенных мирными переговорами, так что некоторые историки различают две Балканские войны, а иные — даже три) — и 8-й корпус был постоянно готов двинуться в поход.

Упомянутый денщик Сладек — рядовой 11-го пехотного полка [366] — размещался, по-видимому, в ближайшей солдатской казарме.

Хотя в квартире Редля обнаружилось при обыске оборудование целой фотолаборатории (фотоаппараты фирмы Цейсса, наборы фотообъективов фирмы Теззара, копировальный аппарат, штативы, рефлекторы и лампы специального освещения, кассеты с фотопленками и т. д. [367] ), но и для всего этого не было специального помещения, а свою фотоработу Редль производил прямо в комнате, плотно завешивая окно и действуя при искусственном фотоосвещении. [368] К другим подробностям этой фотодеятельности мы еще вернемся.

366

Kisch E. Op. cit. S. 26.

367

Ebenda. S. 69.

368

Urbanski von Ostrymiecz A. Der Fall Redl. S. 97.

Понятно притом, что загромождать такую квартиру ящиками с шампанским и всей прочей роскошью, тем более — незаметно для окружающих, не было никакой возможности и не было в том никакой потребности!

Расточительный широкий образ жизни Редля, демонстрируемый почти во все книгах и во всех фильмах о нем, является, таким образом, полным бредом.

Автомобиль был у Редля, как упоминалось, один-единственный — и к тому же еще не оплаченный. Некоторые траты не вполне соответствовали его служебному положению, но и сведения о наследстве не были лишь слухом, распускаемым Редлем — об этом наследстве имелось официальное упоминание в его личном служебном деле. [369]

369

Ebenda.

В последнем не было ничего странного: едва ли родители Редля дожили до 1913 года, а его отец вовсе не должен был оказаться неимущим к концу своей достаточно успешной служебной карьеры. Хотя сонаследниками Альфреда Редля и были его многочисленные братья и сестры, но все они могли иметь и других обеспеченных родственников в старших поколениях.

Понятно, что такое наследство, может быть и не очень значительное, но о котором были наслышаны окружающие, позволяло Редлю свободнее обходиться с публично не скрываемыми личными тратами — и действительно выходить при этом за формально доступные для него рамки.

В целом же в поведении Редля не замечалось ничего, что могло бы вызывать подозрения в жизни не по средствам — здесь Редль нисколько не терял самоконтроля, необходимого профессиональному разведчику.

Его деятельность, заполненная риском и азартом, вполне покрывала львиную долю его неутоленных страстей — как к этому призывал и генерал Батюшин.

Однако и длиннейшие перечни всяческого добра, обнаружившегося после смерти Редля, также имели реальную основу: кто и как этим имуществом владел и пользовался — нам еще предстоит рассказать.