Удар ниже пояса
Шрифт:
Закрыв за собой красивую, сияющую начищенной бронзой дверь офиса «РР», Ходунов на минуту остановился. Внешне спокойный разговор с Друзиным вымотал его основательно.
«Надо прийти в себя, — подумал он. — Пожалуй, пройдусь пешком. Ну, этот шаг сделан. Правильно или нет — сделан. Есть некоторая надежда, что этот крепенький Николай Николаевич все воспринял и все правильно оценил. Что же делать дальше? Или вообще не дергаться и предоставить ситуации развиваться самой? Нет, надо пытаться как-то на нее влиять. И, пожалуй, единственное, что я сейчас могу, это как-то форсировать дело. А форсировать надо через Надю. Они наверняка слушают и мой телефон, и ее. Все ясно. Действую так».
Приняв это решение, Ходунов почувствовал облегчение и даже как-то повеселел. Он ускорил
«Вот черт, — ругнулся про себя Ходунов. — Аккуратность — это хорошо. Но уж больно некстати. Что же делать? Идти через центральный вход? Нет, не годится. Надо как-то прорваться здесь. Но как?»
Ходунов поднял голову и стал осматривать окна министерства. И тут глаза его встретились с глазами человека с большой круглой лоснящейся физиономией, которая торчала в открытом окне на втором этаже.
— Здравствуйте, Александр Петрович. Решили воздухом подышать? — спросил этот большелицый с радостной и несколько подобострастной улыбкой.
«Тьфу ты, этого только не хватает», — снова выругался про себя Ходунов, но ответил вежливо:
— Здравствуйте, Эдуард Леонидович.
Эдуард Леонидович был заместителем начальника управления кадров. Пару лет назад управление Ходунова сделало для управления кадров автоматизированную систему. Ходунов сам участвовал в этой работе и проводил обучение кадровиков. С того времени Эдуард Леонидович его сильно зауважал. Казалось бы, что здесь плохого? Но вот проявлялось это уважение в такой немыслимо карикатурной подобострастности и навязчивом желании услужить, что Ходунов даже стал Эдуарда Леонидовича избегать.
Но тут уж ситуация было исключительной, и скрепя сердце Ходунов вынужден был воспользоваться этим шансом.
— Вот, вышел через этот вход, а обратно пришёл, дверь закрыта.
— А, так вам дверь открыть? Это я мигом. Сейчас, подождите, Александр Петрович, минуточку.
— «Ну, что ж, — подумал Ходунов, прислонившись к двери, — пусть проявляет свое обожание. В конце-то концов, это же вполне заслуженно. Не просто так».
Прошло минут пять, но дверь так никто и не открыл.
— Александр Петрович! — услышал Ходунов сверху голос Эдуарда Леонидовича и поднял голову. — Нету там этого Бобрышева. Ушел куда-то и ключ с собой унёс. Я знаете, что хотел предложить. — Эдуард Леонидович понизил голос до трагического шепота и, навалившись животом на подоконник, казалось, готов был вывалиться из окна. — Тут вон видите, в углу, вон то окно, это женский туалет. — В высоком и узком дворе-колодце шипящий и звенящий шепот Эдуарда Леонидовича отдавался намного сильнее, чем когда он говорил нормальным голосом. — Там этаж-то весь под реконструкцией, все остальное забито. А туалет всё действует. Но туда никто не ходит. Я сейчас спущусь туда и окно вам открою. Там вон, видите, — он так свесился, тыкая пальцем, вниз, что Ходунов испугался, что он сейчас действительно вывалится, — вон эти ящики. Они как ступеньки. Мы уже так входили один раз. Идите туда, я сейчас.
Ходунов представил себя влезающим в окно женского туалета, и эта картина ему как-то не понравилась. Он замахал рукой:
— Не надо, Эдуард Леонидович. Не стоит. Обойду я. Спасибо.
«Действительно, чего здесь корячиться? — подумал он. — Ну, увидят, ну забеспокоятся. Черт с ними, в конце концов».
Но от Эдуарда Леонидовича, которому выпал такой великолепный случай проявить свою признательность, отделаться было непросто.
— Александр Петрович! — Драматический шёпот Эдуарда Леонидовича зазвенел так, что Ходунову стало казаться, что он был слышен по всему министерству и соседней организации. Можно было подумать, что его кто-то пытался душить. — Идите туда, я сейчас. Это одна минута.
Ходунов понял, что, если он не покорится, шуму будет еще больше.
— Хорошо, — сказал он, кивнул и пошел в угол двора к заляпанному, давным-давно не мытому
окну, указанному Эдуардом Леонидовичем.Эдуард Леонидович скатился вниз с невероятной скоростью. Окно открылось почти сразу же, как только Ходунов к нему подошел. Круглое лицо Эдуарда Леонидовича, теперь еще и сильно покрасневшее, сияло и переливалось. Тяжело дыша, но с радостной улыбкой, он сделал приглашающий жест рукой. Ходунов без особого напряжения, ступая по ящикам, оказался внутри полутемного, обшарпанного, в живописных разводах туалета.
— Ну, спасибо, Эдуард Леонидович, век не забуду, — сказал он, улыбаясь, и спрыгнул с подоконника на пол, опираясь на услужливо протянутую руку.
И тут раздался звук, заставивший их обоих застыть на месте. Собственно, в самом этом звуке не было ничего особенного. Банальный, можно даже сказать, вульгарный звук. Звук воды из сливного бачка унитаза. Причем отнюдь не новейшей конструкции. Нет, в этом туалете все было тех еще времен. И бачок был тоже соответственный, чугунный, закрепленный под потолком. Вода сливалась из него с основательным шумом.
Одновременно с этим жизнеутверждающим звуком дверь одной из кабинок открылась, и прямо к остолбеневшим нелегальным посетителям туалета вышла старушка-вахтерша. Голова у нее была опущена, так как, выходя, она поправляла предмет ее особой гордости — новые байковые с начесом штаны до колен небесно-голубого цвета.
В силу вполне естественной в ее возрасте глухоты она, видимо, ничего не услышала. Ни того, как в туалет влетел Эдуард Леонидович, обуянный желанием сделать приятное Александру Петровичу и не давший себе труда удостовериться в том, что это заведение свободно. Не слышала она и того, как в туалет через окно проник Ходунов. И слов его, обращенных к Эдуарду Леонидовичу, она тоже не слышала. В общем, когда старушка подняла глаза и вдруг увидела прямо перед собой двух уставившихся на нее мужиков, она обомлела.
— Ай, — внятно и тихо, без всякого выражения сказала она, двумя руками инстинктивно проворно опустила юбку и присела. На долю секунды застыли все трое — старушка, присевшая в центре туалета, как в каком-то нелепом танце, как будто она хотела пуститься вприсядку, и двое представителей сильной половины человечества, уставившиеся на нее в состоянии оцепенения.
Ситуация должна была как-то разрядиться. Первой пришла в себя старушка. Она вдруг выпрямилась и, то ли от страха, то ли от ярости, вдруг завопила так, что заглушила бы этим криком гудок старинного паровоза.
Этот неожиданно мощный для такой тщедушной старушенции звук мгновенно вывел из состояния окаменения и двух случайных посетителей этого убогого отхожего места. Ходунов рванул первым. За ним, с невероятной для тучного человека быстротой, припустил коротенький Эдуард Леонидович, с бешеной скоростью перебиравший ногами. В рекордное время они уже были на третьем этаже. Там они остановились. Пот лил с Эдуарда Леонидовича ручьями. Он извиняюще улыбнулся Ходунову:
— Я и не подумал, что там есть кто-нибудь. Вы уж извините…
— Да что вы, — пожал плечами Ходунов, тяжело дыша. — Все равно спасибо. В здание я все-таки попал. Я же понимаю, что вы хотели как лучше.
— Да уж, — согласился Эдуард Леонидович и поплёлся к себе.
Это не слишком приятное приключение, как ни странно, произвело на Ходунова очень позитивное воздействие. На какое-то время отошли на задний план мучившие его мысли об ужасной смерти Шутикова и о том, что грозит его семье и ему самому. Он занялся обычными, текущими делами: читал поступившие бумаги, давал поручения, сам подготовил несколько документов, сидел на совещаниях, звонил и отвечал на звонки. Пришлось заниматься и похоронами Шутикова, которые были назначены на завтра. Уже ближе к концу дня он на несколько минут прорвался к своему заместителю министра с заявлением на отпуск и получил у него нужную резолюцию. У себя в кабинете несколько минут просидел не двигаясь, глядя в одну точку. Предстоящий телефонный разговор он продумал уже много раз за сегодняшний день. Сейчас он просто настраивался, собирался с духом, как перед прыжком в холодную воду.