Удавшийся рассказ о любви (сборник)
Шрифт:
– Дважды звонил, – сказала Галя уходя.
Оставшись одна, Лариса Игоревна почувствовала, что краснеет: боже мой! Этот Вьюжин думает, что она все еще без постоянного места… Вспомнил, и, возможно, подыскалась наконец редакторская работа. Нужен свой кадр на телевидении. Или в газете… Большой человек Вьюжин. Интеллигент. Не забыл!
Но волнение в душе (и краска на лице) оставалось недолго: Лариса Игоревна уже не хотела возвращаться в тот их мир. Она ушла оттуда. Она не хотела, чтоб ей даже напоминали.
Встала у окна. Распрямила спину, свои рабочие плечи. Ее труд несладок
Тартасов вернулся. Сколько можно глотать боржоми! Уже сжег кишки… Нет ее… Куда она опять провалилась? Вот они, нынешние деловые! – возмущался Тартасов, ища Ларису Игоревну и топчась на пятачке прихожей.
Комнаты… Двери которых плотно прикрыты.
– Это ляп! ляп! – донесся из-за двери слева недовольный молодой девичий голос.
И мужской басок:
– Ну так что?
– Ляп, я сказала.
– А за ляп что – отдельно платить?
Она захныкала:
– Сейчас девчонок позову! Ларису Игоревну позову!
Мужской голос (ворчливо и стараясь быть потише):
– Ну ладно, ладно! напугалась, бедная!
– Ляля, – позвал Тартасов.
Но просящий в долг казался для девочек смешным. «Дядя Тартасов» надоедлив. А если его поставить на четвереньки и заставить два раза сказать: «Ме-э-э…» – козел!.. На его зов они едва повернули свои изящные головки.
И рассердились:
– Вы же видите, что мы отдыхаем! Мы только расслабились… Совесть у вас есть?
Ляля, Галя и рыженькая Алла в этой отдаленной комнате пили кофе, покуривали. У них отдых. А что главное в отдыхе? – Подымить сигареткой «Мальборо» и посмеяться! И чтоб успеть обменяться новостями. И чтоб всласть. Не умолкая.
– …в четвертую комнату. Мне там сегодня магнитофончик очень кстати будет. Гена музыку любит. Ко мне Гена придет.
– Привет, а ко мне Гарик! Тоже музыку уважает.
– Галка, стоп, стоп – не наезжай!.. Не равняй Гену ни с кем. Гена – это Гена. Гена для меня – прямо как санаторий у моря.
– Еще бы нам шум прибоя! – сострила Ляля, и все трое засмеялись.
Тартасов уже забыл их насмешки. Да хрен с ними! Он не помнил зла… Стоя у окна, он поманил Галю (была к нему лицом). Иди, иди поближе. Хотя бы Галю, иди же сюда… Иди на полминуты!
Галя подошла, держа в руке дымящуюся сигарету.
Тартасов зашептал:
– Веду передачу на ТВ. Смогу тебя показать. Эпизодически…
– И что вы там делаете?
Тартасов попытался объяснить ей про «Чай с конфетой».
– Не представляю даже! – хмыкнула Галя. – Зачем таких, как вы, на экране показывать?
Тартасов возмутился:
– Что значит – показывать! Глупенькая!.. Это я показываю того или иного человека.
– А
дальше?– Что – дальше?
– Покажете меня – и что?
– А показать человека по телевизору – это все равно что дать человеку большие деньги. Вот я и покрою долг…
Девица сбила с сигареты столбик пепла в фикус, что на подоконнике, и закричала:
– Ляльк! Нас обещают в телике показать – дашь за это?
– Фиг!
Рыженькая Алла игриво спросила:
– Голышом покажут? Или в купальниках?
Все трое хихикали, а Тартасов, грозя пальцем, возмущался – никаких голышей и никаких купальников! Серьезная передача! В комнату заглянула Лариса Игоревна, позвала:
– Сергей Ильич. Чай…
Девицы тотчас перестали хихикать.
Она увела Тартасова с собой – усадила за стол в своем кабинетике. Чай и точно поспел. Хорошо заварен! Лариса Игоревна подала ему чашку.
И придвинула коробку:
– Ваш шоколад, Сергей Ильич. К чаю… Это правда – он очень вкусен!
Тартасов молчал. На лице горечь… Обида на жизнь, на кончившийся талант. Все вместе придавило мужчину. Лоб, подглазья… Щеки подернулись проступившей сеткой мелких морщин.
Прихлебывал чай, а Лариса Игоревна подошла к окну. Но вернулась… Стоя сзади, пригладила мужчине затылок, шею. Стряхнула перхоть с плеч.
– Ушла жизнь, Сережа, – сказала, сочувствуя.
– У шла – и ладно! – огрызнулся господин Тартасов.
И вдруг он перестал тускнеть, мрачнеть лицом. Он подыскивал углубление (все равно где). Ага, вот на дверях! Недавно меняли замок… Ему увиделась волнующая воображение темная трещинка. Узким ходом она уводила куда-то в задверное пространство.
– Я нашел. Ты как?
– И я нашла.
Воздух задрожал…
И с ходу Тартасов, молодея и отключая горечь души, влетел в узкое место – Лариса Игоревна следом. Прошлое могло опять развести их, однако на этот раз Лариса Игоревна успела, ухватилась крепко.
– Вместе?! Вместе!.. – вопила она, глотая вихревой боковой ветер.
Рука – к его руке, и (цепко) пальцы к пальцам. Со свистом пронеслись в тоннеле с сужающейся горловиной. Лариса на полкорпуса впереди. Летела… Нет-нет и задевая своды. Нет-нет и оббивая себе бока в сузившемся пространстве. Но ни на миг не выпуская мужской руки, уже ощутимо терявшей припухлость (рука молодела).
– П усти мне руку…
Они лежали вместе (это да)… В ее комнате, на ее кровати и любя друг друга (все это – да, да, да!), вот только с минутой Ларисе вышло не совсем. Не как хотелось. Близость была чуть раньше. (Была. Уже…) Уже был отдых.
Зато вместе… На комоде знакомо постукивал будильник. А на столе скучали чашки с остывшей кофейной гущей.
– Спишь?
Он не ответил.
Любил помолчать после расслабившего их любовного акта. Притих… На всякий случай Лариса провела по щекам, проверяя свою молодость, нет ли морщин. Улыбнулась. Да, молодая…
– Спишь? – Она потеребила его за ухо, чтобы молодой Тартасов не уплыл в эту минуту в мыслях куда-то слишком далеко, как бывает у мужчин после близости. Чтобы не забывал, кому обязан минутой. Не спи, не спи.