УДОВОЛЬСТВИЕ: Творческий подход к жизни

Критичность или скептический интеллект далеко не то же самое, что негативизм или недоверие. Подлинный скептицизм нуждается в точке зрения, которая подкреплена опытом и поддерживается четкой и объективной логикой. Опыт, лежащий в основе критичности должен носить личный характер, а не быть заученной догмой. Критицизм, опирающийся на догму, является признаком ограниченного ума. Рассел не скептик и не сомневающийся. Он верит в человечество. Он верит, что люди обладают способностью жить в радости и гармонии с миром. Однако он не так наивен, чтобы считать, что существует простое решение человеческой дилеммы. Он ученый, который изучал человеческое мышление и, следовательно, хорошо осведомлен. Его творчество — это результат его постоянных усилий интегрировать эти два мира: субъективный и объективный.

Критицизм играет важную роль в творческом мышлении. Любое продвижение по пути знаний происходит вследствие того, что существующие концепции подвергаются сомнению и отвергаются. Движение вперед невозможно без выхода за пределы прежних представлений и взглядов и, следовательно, без их изменения. Коперник опроверг концепцию Птолемея, утверждавшую, что Земля является центром Вселенной, и доказал, что она вращается вокруг Солнца. Дарвин отверг схоластическое учение о том, что Бог создал все виды животных. В результате возникла теория эволюции. Эйнштейн говорил о неприменимости Ньютоновой физики к астрономическим феноменам и ввел теорию относительности. Психоанализ не раскрыл бы тайн бессознательного, если бы Фрейд не подверг сомнению господствовавшие в то время представления об истерии. Величайшие достижения стали возможны лишь потому, что каждый из этих людей руководствовался собственным разумом и имел мужество сказать «нет». Пытливый ум — это скептический интеллект в сочетании с увлеченной и любознательной натурой.

Любому человеку есть что добавить в сокровищницу знаний, опираясь на уникальность личного опыта. Не существует двух людей, воспринимающих мир абсолютно одинаково. Каждый человек обладает уникальным телом и ведет уникальное существование. Таким образом, мы все способны стать творческими людьми, если примем свою индивидуальность. Однако мы отвергаем ее, когда подчиняемся голосу авторитета, подменяя собственные размышления его мнением. Мы должны получить те знания, которыми обладает авторитетный человек, но мы будем учиться лишь в том случае, если мы будем оценивать критически то, что узнаем от него.

Информация становится внутренним знанием после того, как она будет проанализирована и ассимилирована человеком. В противном случае информация уподобляется инструменту, бесполезному для человека, который не знает, как с ним обращаться. Научение [28] — это не просто вопрос получения информации. Научившийся человек знает, как использовать эту информацию в жизни, особенно в своей собственной. Он соотносит ее со своими чувствами и интегрирует в свой опыт. Она становится его второй кожей, и именно в этом подлинная сущность знания. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, например, что плотник знает, как построить шкаф. Безусловно, он располагает необходимой информацией, но помимо этого обладает и навыками, которые позволяют ему использовать информацию особо не задумываясь. Информация становится частью его мастерства, являющегося истинным знанием. Его ноу-хау несет в себе отпечаток личного опыта и определяет его как специалиста в данной области.

28

Научение (learning) в данном случае — процесс активного усвоения знаний и навыков, который противопоставляется обучению (teaching) как пассивному восприятию получаемой извне информации. — Прим. ред.

Плотник постиг свое ремесло в процессе работы, а ребенок познает жизнь в процессе ее проживания. Мы не можем обучить ребенка тому, как жить. Обучение — это передача информации, которая, дабы быть полезной, должна быть переведена в знание. Катализатором этого преобразования служит личный опыт. Информация, которая увязывается с опытом человека, становится знанием; все остальное проходит сквозь разум, не будучи усвоенным, и вскоре забывается. Много ли из нас помнят школьный курс геометрии или истории? Какая часть из того, чему нас учили в колледже, сохраняется в памяти до более позднего возраста? Нередко настоящее научение происходит за пределами студенческих аудиторий: через социальное окружение и внеучебную деятельность. Полученное таким образом знание по своей значимости часто превосходит официальное образование.

Предпочтение, которое наша образовательная система отдает обучению перед научением, является отражением бессознательной веры в то, что информация ценнее мышления. Любой педагог хочет, чтобы его студенты получили подлинное знание, однако для него более важно передать информацию, которой он владеет. Почему такое огромное значение придается информации? Может быть, она является своеобразным средством, предотвращающим возникновение у подрастающего поколения сомнений в тех ценностях, на которых зиждется наша культура? По крайней мере, усвоение информации в том объеме, который требуется от студентов, определенно не оставляет времени для творческого мышления. Предполагается, что время для творчества придет после того, как будет усвоена информация, но к тому времени удовольствие от учения пропадает и творческий импульс оказывается задушен. Дипломная работа, последний этап в образовательном процессе, в полной мере разоблачает пристрастие нашей образовательной системы к информации, а не к знанию. Исследовательская работа оказывается в большем почете, чем творческое мышление. То, что это исследование не имеет личного значения для студента и что полученная в ходе его выполнения информация не имеет ценности для общества, уже несущественно. Ведь это в конце концов информация, а в наше компьютеризированное время мы наивно полагаем, что располагая достаточным объемом информации, мы сможем разрешить все проблемы человечества.

Какое место может занимать творческое мышление в компьютеризированном мире? Если информация — это все, что нам нужно, то не отказываемся ли мы тем самым от творческой функции человеческой личности? Без творческой искорки удовольствие исчезает из нашей жизни. Мы становимся роботами, чье поведение предопределено, поскольку наши действия могут быть вычислены. Это не очень приятная перспектива, однако ее осуществление вполне реально, если только мы не отстоим свою индивидуальность. Мы должны сохранить за собой право думать и действовать самостоятельно, а не становиться частью статистики. Но мы не сможем этого сделать, если наше мышление будет основано на статистических данных.

Предположим, что четыре человека из пяти предпочитают определенный продукт, — является ли это достаточным основанием для того, чтобы и вы любили этот продукт? Если да — значит у вас нет собственного вкуса, и вы не можете составить собственное мнение. Вы можете возразить, что такое явное предпочтение указывает на превосходное качество продукта. Тем не менее, ваш скептический ум должен подсказать вам, что в условиях массового рынка предпочтения создаются рекламой. Хотя каждый человек может лично проверить качество продукта и вынести ему свою оценку, специалисты по рекламе знают, что общественность в целом не отличается выраженным вкусом и не обладает критическими способностями. Если бы они думали иначе, то не опирались бы в своей деятельности на рейтинги и данные опросов предпочтений.

Вкус — это фундамент критической функции. У человека, не обладающего вкусом, нет базиса для критики. Суждение, которое не выражает личного чувства, превращается в морализацию. Например, критик, который одобряет или осуждает пьесу из-за содержащихся в ней идей, но не говорит при этом, доставил ли ее просмотр ему удовольствие, дает моральную оценку, но не критический обзор. Если личный вкус критика не является критерием для его суждения, тогда он действует с позиции авторитета, который убежден в том, что лучше всех знает, что хорошо, а что плохо. Мой скептический ум сомневается в его праве выносить подобные суждения. Мнение человека может совпадать или нет с моим собственным, но если он, опираясь на свой вкус, выражает его искренне, я отнесусь к его мнению с уважением.

Если у человека есть вкус, то он, основываясь на своих чувствах, может констатировать, нравится ему эта вещь или нет. Знание человека о том, что ему нравится, а что нет, является субъективным знанием. О том, кто обладает субъективным знанием, можно услышать: «Он знает, о чем говорит». Если человек к тому же может сказать, почему он любит или не любит нечто, то есть может выдвинуть разумные аргументы в поддержку своего вкуса, значит он обладает критическим мышлением.

Искренне желая, чтобы наши дети могли творчески мыслить и развивали критический взгляд, мы в то же время отказываем им в праве на собственное мнение и спешим навязать свое собственное. Дома и в школе мы пытаемся совершенствовать их вкус, указывая, что им следует любить, а что — нет. Мы не можем понять, что вкус — это врожденное, и что его можно развивать, делать более утонченным, но нельзя создать. Вкус может быть развит под влиянием нового опыта, однако человек, который не знает, что он любит, а что нет, не сможет извлечь пользы из своего опыта. Вкус является врожденным, поскольку с момента рождения мы способны отличить удовольствие от боли. Мы теряем вкус, если наш выбор не принимается во внимание и нас лишают права сказать «нет».

Преподавание искусства, музыки, литературы в рамках школьной программы зачастую соответствует все той же тенденции: больше информации. Маловероятно, что таким образом удастся помочь человеку развить вкус, поскольку вся эта информация подается с позиции авторитета. Прежде всего указывается, что перед вами великое произведение искусства, гениальная музыка или утонченное литературное произведение, которое не может не нравиться. Воспроизводится та же ситуация, что и в отношениях ребенка и матери, которая говорит ему, что хорошо, а что — нет, поскольку ей это лучше известно. Кто, получив такое указание, способен испытать удовольствие? И если ответная реакция не несет в себе удовольствия, то как можно считать предложенное вниманию произведение — прекрасным? Все, что в действительности получает человек от подобного авторитарного стиля общения — это информация, а не знание, и уж конечно не понимание и способность ценить прекрасное.