Уловка-22

–- То же самое говорил один добряк шпик, собираясь ткнуть мне пальцем в рану, — саркастически возразил Йоссариан.

–- Но я не шпик, — негодующе сказал майор Дэнби.

–- Я преподаватель университета, я прекрасно чувствую, что такое добро и что такое зло! Зачем я стал бы вас обманывать? Я никому не лгу.

–- А что вы скажете нашим летчикам, если они спросят об этом разговоре?

– Придется солгать.

Йоссариан расхохотался, а майор Дэнби, красный от смущения, с облегчением откинулся на спинку стула, радуясь перемене в настроении Йоссариана. Йоссариан разглядывал его со смешанным чувством жалости и презрения. Он сел, прислонившись к спинке кровати, закурил сигарету, и губы его скривила легкая насмешливая улыбка. С непонятным самому себе сочувствием он изучал лицо майора Дэнби. Со дня налета на Авиньон, когда генерал Дридл приказал вывести майора Дэнби на улицу и расстрелять, в выпученных глазах этого человека навсегда запечатлелись изумление и ужас. Йоссариану было жаль этого мягкого,совестливого пожилого идеалиста: он всегда жалел людей, чьи недостатки были не очень велики.

С подчеркнутым дружелюбием Йоссариан сказал:

–- Дэнби, как вы можете работать с такими людьми, как Кэткарт и Корн? Неужели вас не тошнит от них?

–- Я стараюсь об этом не думать, — откровенно признался майор Дэнби. — Я пытаюсь думать только о великой цели и не думать, что они с моей помощью греют руки. Я стараюсь делать вид, что сами по себе эти люди большой роли не играют.

–- А вот моя беда, знаете, в том, — задумчиво и доверительно проговорил Йоссариан, скрестив руки на груди, — что между мною и моими идеалами почему-то всегда встают шейскопфы, пеккемы, корны и кэткарты.

–- Не надо о них думать, — убежденно посоветовал майор Дэнби.
– Нельзя допускать, чтобы эти люди обесценивали ваши духовные ценности. Нужно стать выше мелочей, смотреть не под ноги, а вперед, высоко подняв..

Йоссариан отверг этот совет, скептически покачав головой:

–- Когда я поднимаю голову, я вижу людей, набивающих мошну. Я не вижу ни небес, ни святых, ни ангелов. Я вижу только людей, набивающих мошну при каждом удобном случае, греющих руки на чужих несчастьях.

–- Старайтесь не думать об атом, — твердил свое майор Дэнби. — И тогда вас это не будет беспокоить.

–- О, да это, собственно, меня и не беспокоит. Беспокоит меня другое — то, что они считают меня молокососом. Они думают, что только они умники, а все прочие — дураки. И знаете, Дэнби, сейчас мне впервые пришло в голову, что, может быть, они и правы.

–- Но об этом вы тоже не должны думать, — возразил майор Дэнби.
– Нужно думать только о благе страны и человеческом достоинстве.

–- Угу, — сказал Йоссариан.

–- Поверьте мне: я знаю, что говорю. Не забывайте, что мы воюем с врагом, который в случае победы нас не пощадит.

–- Знаю, — буркнул Йоссариан с неожиданным раздражением. — Видит бог, Дэнби, я честно заработал свой орден, и вовсе не важно, какими мотивами они при этом руководствовались. Я сделал семьдесят этих проклятущих боевых вылетов. Так что можете не рассказывать мне, что я должен воевать за родину. Я только и делал, что сражался за родину.

–- Но война еще не кончилась. Немцы приближаются к Антверпену.

–- Все равно через несколько месяцев немцам каюк. А через несколько месяцев после этого и японцам крышка. И если я теперь загублю свою жизнь, то уже не ради родины, а ради Кэткарта и Корна. Нет уж, увольте, я зачехляю свой бомбовый прицел. Отныне я думаю только о собственной шкуре.

Майор Дэнби снисходительно улыбнулся:

–- Послушайте, Йоссариан, а что, если все начнут рассуждать подобным образом?

–- Если бы я рассуждал иначе, я был бы последним кретином.
– Усевшись попрямее, Йоссариан продолжал: — Знаете, у меня такое странное чувство, будто, однажды я уже вел с кем-то точно такой же разговор. Это — как у капеллана, которому всегда чудится, что когда-то он бывал уже в той или иной ситуации.

–- Капеллану хочется, чтобы вы не возражали против отправки домой, — заметил майор Дэнби.

–- А-а, ну его к чертям!

Майор Дэнби сокрушенно покачал головой:

–- Вы знаете, он боится, что повлиял на ваше решение.

–- Он тут ни при чем. Знаете, что я мог бы сделать? Я мог бы остаться здесь, на госпитальной койке, и вести растительный образ жизни. Я мог бы блаженствовать здесь, и пускай другие принимают за меня решения.

–- Нет, решение должны принимать вы, — возразил майор Дэнби.
– Человек не может жить, как растение.

–- Почему же?

Глаза майора Дэнби потеплели.

–- А ведь, должно быть, очень приятно жить растительной жизнью, -задумчиво проговорил он.

–- Да нет, паршивое это дело, — ответил Йоссариан.

–- Ну почему же? Наверное, хорошо жить без забот и сомнений, — не соглашался майор Дэнби. — Я бы, пожалуй, с удовольствием согласился жить растительной жизнью и никогда не принимать никаких важных решений.

–- А каким бы растением вы хотели быть?

–- Ну, скажем, огурчиком или морковкой.

–- Каким огурчиком — свежим, зеленым или с гнильцой?

–- Свежим, конечно.

–- Едва вы поспеете, вас сорвут, порежут на кусочки и сделают из вас салат. Майор Дэнби сник.

–- Ну тогда — самым никудышным огурчиком.

–- Тогда вас оставят гнить на грядке, вы удобрите собой почву, и на этом месте потом вырастут полноценные огурцы.

–- Нет, пожалуй, я не хочу вести растительный образ жизни, -печально сказал майор Дэнби.

–- Скажите, Дэнби, может, мне и в самом деле не возражать против отправки домой? — уже серьезно спросил Йоссариан.

Майор Дэнби пожал плечами:

–- В этом — ваш путь к спасению.

–- Я себя не спасу, Я себя потеряю, Дэнби, Вам бы следовало это знать.

–- У вас будет все, что душе угодно.

–— А мне нужно совсем немного, — ответил Йоссариан и вдруг в припадке неожиданной ярости и отчаяния стукнул кулаком по матрацу: -Черт побери, Дэнби! В этой войне погибли мои друзья. Я не могу вступать в сделку. Жаль, что эта девка меня не зарезала: это был бы самый разумный выход из положения.

–- Значит, по-вашему, лучше отправиться в тюрьму?

–- А вы бы согласились, если бы вас отправили домой?

–- Конечно, согласился бы, — убежденно заявил майор Дэнби. — Ну конечно, согласился бы, — объявил он через мгновение, но уже не столь твердым тоном и после нескольких секунд мучительных размышлений выдавил из себя:

–- Да, пожалуй, будь я на вашем месте, я бы согласился на отправку домой. — Он досадливо помотал головой и, страдальчески сморщившись, выпалил: — О да, я наверняка бы согласился, чтобы меня отправили домой. Но я такой ужасный трус, что вряд ли мог очутиться на вашем месте.