Умри, если любишь

– Почему ты не поговорил с ним?

– Не застал дома. Соседка сказала, что он пошел в больницу, хотел кого-то навестить, и я примчался сюда.

– Попытка связаться с ним – идея не из лучших. – Эдуард через стеклянную панель смотрел на проходившую мимо палаты медсестру. – Полиция может этим заинтересоваться. Не мешай им делать свою работу – именно за это полиции платят, и я уверен, они найдут, кто приложил к этому руку. А ты тем временем сосредоточься на сестре. Береги ее, помогай. Поверь мне, ей сейчас куда тяжелее, чем тебе.

– Они убеждены, что это Дэн, – ответил Уилл. – Но не знают всей истории. Мне следовало показать им фотографию, которую я нашел рядом с Ричардом.

– Ты торопишься с выводами. Помимо фотографии, которая могла оказаться рядом с телом и по другим причинам, нет ничего, что может связать случившееся с этим человеком. Сколько прошло времени с тех пор, как ты общался с ним в последний раз?

– Восемнадцать месяцев и два дня, – без запинки ответил младший Холден.

– Господи, Уилл, ты должен это прекратить.

Тот отвернулся от отца и посмотрел на Ричарда, всем сердцем желая, чтобы он открыл глаза.

Но тут его осенило: если Ричард очнется и подозрения Уилла относительно личности нападавшего найдут подтверждение, вся ложь последних лет выплывет наружу. Ему стало дурно.

– Знаешь, что я думаю? – продолжил Эдуард. – Это все вызвано твоими неладами с собственной совестью. Тебе отчаянно хочется обвинить себя в случившемся, но подумай как следует. Если это был он, зачем ему нападать на брата Дэна?

– Не знаю.

– Уильям, попробуй чуть отстраниться, взгляни на случившееся более объективно.

– Мне сразу следовало пойти в полицию, – заявил Уилл, продолжая обдумывать возможные последствия выздоровления Ричарда. – Пойти и все им рассказать. Но я трус.

– Ты не трус, – возразил отец. – Я не хочу, чтобы ты так о себе говорил. Пользы от этого не будет.

– Нет, я – трус, папа. – Уилл смотрел на отца поверх кровати Ричарда. – Я думал, ты это уже понял. Или отрицаешь очевидное, не желая признавать, что такое могло случиться с сыном великого Эдуарда Холдена.

– Не мели чушь, Уильям.

– Я серьезно, папа. Эмма там, пытается выяснить, что произошло с Дэном, и возможно – только возможно – я могу что-то сделать. Но я слишком тревожусь о себе, о том, как все это отразится на мне.

– Ты к себе очень требователен.

– И ты можешь так говорить после того, что я сделал?

Эдуард обошел кровать. Положил руку на плечо сына.

– Уильям, ты попал в некую ситуацию и допустил ошибку. Это не означает, что ты плохой человек. Всего лишь доказывает, что ты – человек.

– Но я заслуживаю наказания.

– Ты уже наказан. Ты наказываешь себя не один год. Твоя жизнь разваливается, а ты лишь стоишь и смотришь… Необходимо это прекратить, или ты потеряешь все и всех.

– Недавно я уже думал об этом – а стоит ли жить дальше, – с неохотой признал Уилл.

– Может, все-таки обратишься к психоаналитику?

– Нет, для этого нужно желание открыть душу… А хранить такой секрет, как мой, и при этом надеяться на излечение, – просто нереально.

– Тогда тебе придется самому развязывать этот узел. Но, пожалуйста, Уилл, не опускай рук, ради нас всех!

Глава 17

Несколькими годами ранее…

– Простите. Пожалуйста, можете вы дать мне автограф?

Эмма повернулась и увидела стоящего у ворот студии щуплого, с лицом в послеугревых рубцах парня, который протягивал ей блокнот и ручку. Выглядел он лет на восемнадцать, но одевался, как старик: серые брюки, вязаный свитер. Каштановые волосы расчесывал на боковой пробор. На груди висел фотоаппарат, и Эмма сразу задалась вопросом: может, он – наркоман?

Внутренний голос настойчиво рекомендовал отказать и идти дальше, но прежде у нее никто не просил автограф. Да и не ждала она от этого ничего плохого.

В его зеленых глазах Эмма не заметила предупреждающих знаков безумия.

– Конечно, – ответила она, шагнув к нему. – Никаких проблем.

– Огромное вам спасибо, – парень отдал Эмме блокнот и ручку. – Я вам очень признателен. Подумал, что вы очень заняты, и я знаю, что вы заняты, но это так приятно, что вы выкроили для меня время…

– Действительно, это не проблема, – ответила девушка. Только тут она заметила, что ручка в два раза короче обычной, пластик потрескался, а тупой конец обмотан изолентой, которая выглядела влажной, словно в слюне. Но Эмма приложила все силы, чтобы не скорчить гримасу, решив поскорее с этим покончить.

– Я ваш поклонник номер один, – продолжил парень. – Раньше эту программу не смотрел, но после того, как вы в ней появились, не пропускаю ни одной серии. Если меня нет дома, записываю ее. Иногда записываю, когда сижу дома, чтобы потом смотреть снова и снова.

Эмма ждала, чтобы написать дежурную фразу и уйти. Она уже сожалела, что согласилась: парень вроде бы безобидный, но определенно странный.

– Что мне напи…

– Думаю, вы – потрясающая актриса, – прервал ее он.

Комплимент смутил. Эмма не смотрела на него, уставившись в блокнот, но он пригнулся, чтобы поймать ее взгляд.

– Я ваш поклонник номер один, – повторил он, словно ожидая реакции, которой не последовало, когда он в первый раз произнес эти слова. Он надвинулся на Эмму, вторгаясь в ее личное пространство, и заставил отступить к стене. – Я знаю о вас все.

Зазвенели колокольчики тревоги.

– Надеюсь, что нет, – попыталась отшутиться Эмма, да только голос ее подвел: в нем слышалась нервозность. Она посмотрела на ворота студии, но охранник, похоже, куда-то отошел.

– Ваше любимое блюдо – лазанья. Ваш любимый фильм – «Грязные танцы». У вас черный пояс по карате. Вы начали заниматься в школе, в одиннадцать лет, потому что одна из девочек стала вас задирать. Вам хватило пяти лет, чтобы получить черный пояс. В тот год вы участвовали в чемпионате Англии, который проходил в Бирмингеме, но поняли, что это трудно – одновременно тренироваться и стремиться к артистической карьере. Вы всегда хотели стать актрисой, мечтаете о главной роли в фильме, но думаете, что пока к этому не готовы.