Унесенные землянкой
Шрифт:
Блин…
Принцесса хотела сказать что-то еще, но вместо её голоса я услышал другой, более знакомый и еще сильнее раздражающий.
– Эй, Лукин, мы уже приехали! Да просыпайся же ты!
Принцесса исчезла, словно её никогда и не было, зато появилась наглая морда Колгейт, что-то говорила, явно пытаясь меня разбудить.
– Че? – сонно буркнул я, пытаясь сообразить где нахожусь и не было ли это всего лишь сном.
– Приехали уже! Просыпайся! И еще… – сказала кобылка и замолчала, слезая с сиденья и вешая седельные сумки на спину:
– Засыпать
– Блин…- буркнул я, всё еще ничего не соображая, и полез в карман за сигаретами.
Вставив в зубы фильтр “Стали”, которая, судя по надписи на пачке, “крепка, как гвоздь гроба!”, я посмотрел в окно.
Поезд стоял на станции и через стекло открывался вид на хорошо освещенную платформу. С вагонов вышло всего лишь трое лошадок: один конь в цилидре, Колгейт и чья-то жутко знакомая серая задница.
– Сивира… – шепотом сказал я и чиркнул спичкой, наблюдая, как младлей, оглядевшись по сторонам и обнаружив, что на станции почти никого нет, взмахнула крыльями и быстро взлетев, понеслась куда-то в город.
Меня, что ли, искать пошла? Или к начальству – стучать? А, не важно…
Встав с сиденья и закинув за спину вещмешок, я взглянул на место единорожки, что так быстро свинтила в город.
– Я что, во сне говорю? – сонно произнес я и подхватив автомат, вышел из купе.
Оказавшись на перроне, я вдруг почувствовал себя как-то неуютно..
Хотелось спать и жрать, а не бегать по ночному Кантерлоту в поисках хрен пойми чего, хрен пойми где.
Впрочем, на попятную идти уже поздно.
Поежившись от ночной прохлады и скосив глаза на вокзальные часы, я двинулся к выходу в город.
====== 69-78 ======
69
– Блин, не нравится мне всё это… – прошептал я, вставляя очередную сигарету в зубы.
Нервы – нервами, но курить столько не стоит. А то мне всего лишь двадцать пять, а я уже по две пачке в день скуриваю. Тридцатника мне не видать…
Прикурив от зажигалки и поежившись от холода, я застегнул верхнюю пуговицу на кителе.
Гребанная осень! Черт, а ведь скоро зима. А бушлаты я и забыл…
Блин!
Затянувшись пару раз, я сплюнул и, перевесив автомат на грудь, двинулся к здоровенному проёму, ведущему внутрь склада.
Странное местечко. В эту дыру можно пару танков закатить и еще “мотолыгу” сверху добавить. Паровозы они здесь, что ли, складируют? Хотя и рельсов вроде нету…
Оказавшись внутри плохо освещенного здания и оглядев кучи ящиков самых разных форм и размеров, что стояли повсюду, я услышал впереди какой-то тихий топот.
Похоже что там кто-то есть. Надеюсь, что этот “кто-то” наконец объяснит мне, что это за мудак на фотографии и на кой ляд позвали именно меня?
Впрочем, вспомнив инцидент в Чистом Сене, я выплюнул сигарету и снял “Калашников” с предохранителя.
Знакомый щелчок придал мне больше уверенности, и я уже более спокойно двинулся вперед, внимательно оглядываясь
по сторонам.Что-то во всем этом бардаке, бетонных полах и хреновом освещении меня сильно напрягало. Вот только что – сам не понимал…
Пройдя около тридцати метров и завернув за двухметровый жестяной контейнер, я обнаружил впереди залитую электрическим светом площадку, на которой, то туда, то сюда, таскали деревянные ящики какие-то хмурые пони.
– Ну твою же Селестию! Куда ты это прёшь!? Туда неси, это в Мэйнхэттен же! Бирки не видишь или просто идиот!? – покрикивала на рабочих странноватая кобыла белого цвета.
Хотя они все были какими-то странными. Что-то очень сильно выделяло их среди “обычных” говорящих лошадей, что я обычно встречал до этого, вот только что?
Не успел я хорошенько подумать над своими подозрениями, как пони, словно учуяв меня, резко развернулась и, поправив зеленый берет, сказала:
– А вы, должно быть, лейтенант Лукин, верно? Ну что же вы стоите? Не волнуйтесь, мы абсолютно безобидны! – с улыбкой закончила она.
Хмыкнув и мысленно обматерив собственную скрытность, граничащую с оркестром педиков-эксгибиционистов, я вышел на свет.
– Вот-вот! Нас опасаться смысла нет, мы же не Древние… – словно бы сама с собой разговаривала, пробурчала себе под нос кобыла.
Вставив сигарету в зубы, я еще раз оглядел рабочих, которые, если не считать нескольких косых взглядов, практически не обращали на меня внимания.
– Вам, наверное, любопытно, что это за человек на граф-пластине и откуда у нас взялся столь высокотехнологичный поисковый модуль? – с интересом осматривая меня, спросила белая лошадка.
– Меня больше интересует другое… Куда труп Замуруева дели!? С какого хера ваша ручная четырехметровая “зверушка” раскопала могилу моего “замка”!? – решил я с ходу наехать.
– Кхм, а повежливее? – с вызовом в голосе произнесла лошадка, уставившись на мой автомат и еле скрывая презрительную усмешку.
– Где мой солдат!? – проигнорировал я её требование.
Кобылка фыркнула и, обернувшись на рабочих, ухмыльнулась и вновь обратилась ко мне:
– Если вы считаете, что ваш автомат даёт вам право плевать на всех и вести себя как вздумается, то вы очень заблуждаетесь… – едва скрывая угрозу, напористым тоном сказала пони.
Рука, сама по себе, потянулась к затвору.
Что-то в этой кобыле меня настораживало. Это была первая пони, в которой я не чувствовал страха. Даже напротив. Мне кажется, будто она считает, что это мне её бояться стоит.
Не нравится мне всё это…
Мельком посмотрев по сторонам, я отметил, что рабочие внимательно следят за нашим разговором, словно ждут какой-то команды.
Твою мать… По-моему – ты только что встрял, лейтенант.
Молчание затянулось, и лошадь, начала нервно стучать копытом по бетонному полу.
– Ох, ладно… Уже ночь и мы все устали… Думаю, нам стоит обсудить наши проблемы в более подобающей обстановке, а то здесь слишком гнетущая атмосфера. – явно борясь с собой, вновь заговорила странная пони.