Университетская история

Совершенно подавленный Андрей обреченно пожал плечами: какие еще там примеры, если всё уже заранее решено и подписано!

— Думайте, думайте, Эндрю. Если сделать удачную подборку, то трудно предсказать, как всё может обернуться. Ведь что в вашем случае сложно — то, что вы выглядите совершенно как типичный белый американец. При взгляде на вас непонятно, о каких вообще различиях может идти речь. Если бы вы были, скажем, каким-нибудь сикхом в тюрбане и с кинжалом, то всем было бы и без разговоров ясно, что у вас могут, и не просто могут, а даже должны быть какие-то иные поведенческие стереотипы. Но вы же не сикх. Поэтому нужны убедительные примеры. Вот только какие?

Помимо воли Андрей почувствовал появление некоего интереса — не к своему даже будущему — оно казалось ему совершенно беспросветным, а к конкретной проблеме. Того самого интереса, который часто возникал в нем при работе в лаборатории и нередко вел как раз к тем результатам, которые ему хотелось получить. Вот и тут появилась задача — убедить тех, кто будет разбирать его дело, что он не совсем такой, как они, и, в отличие от них, уже привыкших к новой системе взаимоотношений, еще имеет право на ошибку или, по крайней мере, на менее строгое наказание за эту ошибку!

— Джим, — осторожно начал Андрей, — я не очень знаю, как у вас обстоит дело со школьным образованием, но у нас в формировании каждого человека с самого детства много используют примеров из классической литературы. Учителя буквально вдалбливают детям в голову некий шаблон поведения, от которого довольно трудно избавиться,

— Что конкретно вы имеете в виду? — явно заинтересовался адвокат.

— Ну вот, в прошлом веке в России был такой поэт Пушкин...

— Я слышал это имя, — перебил Джим.

— У него есть знаменитый роман в стихах “Евгений Онегин”. Так там оба героя — он и она — объясняются друг с другом в любви посредством писем.

— В прошлом веке! — в голосе Джима звучал явный скепсис. — Кто может сегодня серьезно воспринимать мораль прошлого века? Вы бы еще Бокаччо в качестве примера привели.

— Нет, нет, — начал горячиться Андрей, чувствуя, что вышел на верный след. — Во-первых, Пушкин считается как бы основателем всей современной литературной традиции и поэтому в определенном смысле всегда подается детям, ну, почти как современник. Это легко увидеть из любых школьных программ. Во-вторых, этот роман в стихах до сих пор остается наиболее изучаемым в школе литературным произведением, то есть как бы учебником жизни. В-третьих, нормы поведения героев и сегодня являются почти образцовыми, а любовные письма, о которых я вам говорил, обсасываются в школе со всех сторон и заучиваются наизусть на всю жизнь.

— Хм! Это совсем другое дело. Это вполне может сыграть. Вы не знаете, английский перевод этих стихов и, особенна, писем есть?

— Я уверен, что не просто есть, а есть даже и в нашей университетской библиотеке. Вы же сами могли слышать, какая у нас школа славистики!

— Замечательно! — теперь загорелся и Джим. — Вы можете мне прямо сегодня сделать ксерокс страниц с этими письмами? Ну, и титульного листа, конечно. И еще оглавлений каких-нибудь книг по русской культуре, чтобы показать, как важен этот поэт и его стихи для образования и воспитания. Ну, вы понимаете, что я имею в виду...

Андрей всё понял и немедленно умчался в библиотеку, лишний раз порадовавшись тому, как тут у них всё под рукой. Всех дел было на полчаса: и английского “Евгения Онегина”, и кучу книг о роли Пушкина в русском менталитете он нашел мгновенно, так что уже примерно через час он снова входил в кабинет Джима с пачкой ксероксных страниц в руках. Джим его ждал и немедленно погрузился в чтение. Через пять минут он поднял голову от бумаг:

— Эндрю, это именно то, что надо. Ваши борцы против чистой русской любви будут плакать, когда я объясню, на каких примерах и в среде какой половой морали вы выросли! Какие там различия — вы просто из другой галактики! Послушайте, как мы всё будем подавать. От вас требуется в нужных местах только поддакивать и тяжело вздыхать.

И Джим начал объяснять Андрею, что и как надо будет говорить ему и что планирует сказать сам Джим. Больше всего адвокат боялся, чтобы Андрей не начал, как Андрей перевел для себя Джимовы опасения, “качать права” и доказывать правомерность своего поведения. В полном соответствии с навряд ли известной ему (хотя, впрочем, кто знает!) системой Станиславского, Джим просто потребовал от Андрея, чтобы он хотя бы на несколько дней искренне проникся сознанием полной непозволительности своих и вообще любых подобных действий, ибо только тогда его раскаяние, без которого не обойтись ни при каком раскладе, будет звучать достаточно приемлемо и удобрит почву для разговора о не полностью преодоленных культурных различиях. В общем, похоже было, что некий шанс на спасение у Андрея появляется, хотя, по мнению Джима, большую часть требований Деби университету выполнять всё равно придется, чтобы не нажить себе еще более крупных неприятностей.

В тот момент, когда адвокат заговорил о требованиях Деби, Андрей вдруг сообразил, что в последние пару дней он настолько занят внутри себя переживанием разговора с Джимом, что даже не успевает думать о Деби и о том, что все-таки он ей сделал плохого и как это плохое можно поправить. Он попытался задержаться на этих мыслях, но лорд Джим снова вернул его в прозаическую реальность вопросом о том, не сообщили ли ему, когда назначено новое заседание комиссии, чтобы этого времени ничем не занимать. Андрей обещал позвонить немедленно, как только сам что-то узнает.

— Хорошо, Эндрю. На сегодня хватит. Похоже, что мы сделали большое дело. Я еще поизучаю ваши бумаги — кстати, если ваше письмо доктору Тротт изложить стихами, то, на мой взгляд, получится не хуже, чем у этого вашего Пушкина — может быть, отыщу что-то еще. На завтра я вам времени не назначаю, потому что не знаю, понадобитесь ли вы мне вообще. Сидите дома и готовьтесь. Немедленно сообщите мне о сроках встречи, когда вам позвонят. А если вы вдруг мне понадобитесь, то я застану вас дома — так?

— Так, — мрачно сказал Андрей. — Пойду пока упражняться перед зеркалом, доказывая самому себе, какое я дерьмо!

— Не надо так, Эндрю, — неожиданно мягко и дружески сказал лорд Джим. — В конце концов, мир знал много всяких поветрий, но всё рано или поздно возвращалось на круги своя. Вам просто не повезло, что вы решили остаться самим собой в минуту, когда мир — по крайней мере, здесь — немного сдвинулся, и многих вполне нормальных людей сдвинул. Всё образуется... Хотя в данный момент нам с вами и, в первую очередь, вам от этого не легче, — добавил Джим уже совершенно адвокатским голосом. — Так что пока хотя бы постарайтесь себя не накручивать и отдохните.

На этом распрощались.

XIV

В этот же день, вернувшись от Джима и увидев мигающую лампочку автоответчика, Андрей прослушал телефонное послание от декана (все-таки тот позвонил сам, а не передал через секретаршу!), в котором Кевин, во-первых, выражал несомненное волнение по поводу состояния его здоровья, а во-вторых, сообщал, что второе заседание комиссии по разбору его преступлений назначено на десять утра в среду и ему, во избежание сильных осложнений, на этом заседании непременно надо присутствовать. В том же кабинете.