Уроки украинского. От Майдана до Востока

— Столько в этом городе собрано праведников, как нигде больше, — говорит он. — И вы не удивляйтесь, что при этом такие волнения происходят. Там, где все сдались, фронт невозможен. А вот там, где есть святыни и молитвенники, туда бес свои рога и копыта сует, — он ударяет ладонью по стене. — Потому что тогда у него есть работа.

Нас хотят замазать в крови

О чем говорит украинский спецназ

Город Изюм, Харьковская область. Украинский спецназовец стоит спиной к забору. Озирается по сторонам, на людей, выходящих из соседнего двора. Он в одежде защитного цвета. На голове подвернутая балаклава.

— Сегодня пацанов-срочников постреляли, как куропаток, — говорит он. — Мы не понимаем четко, где террорист. Альфовцы теперь говорят то же самое, что раньше говорили беркутовцы: мы вернулись с Майдана, нас обливали грязью, открыли на нас уголовные дела. На каком основании мы сейчас здесь находимся? Мы просим ввести на отдельной территории военное положение. Закон о военном положении четко разделит людей на мирных и пособников. Стрелявших уже начинают уголовно преследовать. Поэтому мы боимся применять оружие. У нас на это никаких юридических оснований. Сейчас происходит как? Мы подъезжаем к блокпосту на технике, сепаратисты сразу уходят в лес, оставляя там только безоружных. Мы подъезжаем, они сдаются. Но только мы отъезжаем от блокпоста, сепаратисты выходят из леса снова. Вот такая тактика… Мы можем стрелять только согласно закону о милиции — когда стреляют в нас. Это бред. На законных основаниях мы бы освобождали город за городом. Но для этого мы должны понимать: если мы применим оружие, нам за это ничего не будет.

Время его пребывания у забора истекло. Оглядываясь по сторонам, он быстрым шагом уходит.

* * *

Ресторан «Семь ветров». За соседний столик садится незнакомый плотный мужчина в спортивной куртке. Какое-то время ест котлету, запивая красным вином.

— Коллега, разрешите поинтересоваться, откуда вы? — Ко мне подходит тощий молодой человек с крупными зубами и бейджем, болтающимся на груди. Бейдж сообщает, что подошедший — харьковский журналист.

— Не думаю, что мы с вами коллеги, — отвечаю я, и он, переглянувшись с мужчиной за соседним столиком, уходит.

Удаляется и сам мужчина. Не проходит и пяти минут, как в темных интерьерах ресторана, который в городе Изюм считается самым дорогим, возникают четверо в милицейской форме.

— Предъявите, пожалуйста, документы, — обращается ко мне один из них.

— На каком основании вы хотите проверить мои документы, когда я обедаю? — спрашиваю его.

— В городе военное положение. Вы не знали?

— Я знаю, что военного положения нет.

— Предъявите, пожалуйста, документы, или вам придется проехаться с нами. — Они обступают мой столик.

— А вдруг вы переодетые террористы? — предполагаю я. — Предъявите-ка, пожалуйста, сначала свои документы.

Они отказываются. Какое-то время мы повторяем одни и те же фразы: я отказываюсь показывать документы до тех пор, пока они не покажут свои. В конце концов они достают из карманов свои корочки, а я из сумки — свою пресс-карту.

Они выходят из ресторана, переговариваясь: «Вот они, россияне. Чего все к ним рвутся? Она за две минуты успела нас морально покусать…»

* * *

Трасса, прилегающая к «Семи ветрам». Иду по ней пешком, опасаясь вызвать такси. Мимо проезжает машина с теми же милиционерами. Скрывается. Появляется бронированная машина. Останавливается у обочины. Когда я подхожу, дверь открывается. Из нее выглядывает спецназовец, с которым я разговаривала у забора, жестом приглашая быстро в нее сесть. Спереди еще двое. Один снимает с головы каску и протягивает мне. На полу автоматы, бронежилеты и другие военные принадлежности.

Машина въезжает в лагерь и останавливается возле палаток защитного цвета. Возле них сгрудились срочники и представители самообороны Майдана, влившиеся в Национальную гвардию. Слева бронетранспортеры (над одним развевается украинский флаг). Сзади вертолет. Мимо палаток идет мужчина в спортивной куртке.

— Я только что видела его в «Семи ветрах», — говорю я. — Он ел котлету и пил вино.

— Это Рудницкий, — отвечает спецназовец. — Керивнык АТО (командующий антитеррористической операцией. — «РР»). Дебил, гондон и чмо. У него утром срочников покрошило, а он вино пьет. А что для него убитые люди? Ему плевать. Это чмо призвали с пенсии. Он целый генерал-лейтенант. Всю жизнь командовал внутренними войсками. Бестолковый до беспредела. Можешь себе представить, какие задачи он нам ставит: «Выезжаете по этой дороге в ту сторону. Там будет блокпост. Подъедете и расстреляете его». Отвечаем: «Ну хорошо. А там четко установленные сепаратисты?» — «Нет, там блокпост, значит, там наши враги». — «Ну хорошо. А если там просто люди стоят с палками или в касках?» — «Слушайте, не задавайте глупых вопросов! Езжайте и стреляйте!» — «Нет, товарищ генерал-лейтенант, если вам надо, то вы езжайте и стреляйте сами».

— А вы имеете право не выполнить приказ? — спрашиваю я, пока сидящие в машине спецназовцы провожают взглядом своего «керивныка». В их глазах ни злобы, ни ненависти, только удивление.

— А нам по фиг. Ну а что нам сделают? С войны уволят? Прямо с передовой? Мы пытаемся объяснить нашему дебилу, — спецназовец кивает на Рудницкого, — что существует два способа ведения военных действий: умом и количеством. Он хочет воевать количеством. То есть людскими потерями. Мы их берем, выковыриваем из этих оккупированных зданий, а для них автоматическая амнистия… Мы предлагаем более профессиональный вариант. Но для него нужны деньги. А этот, который вином котлеты запивает, боится звонить наверх и докладывать о том, что для выполнения задач ему нужны деньги. Сверху его спрашивают: «Мы тебя зачем туда поставили? Ты не справляешься». Поэтому он создает видимость выполнения задачи.

— Каким образом?

— С помощью средств массовой информации. Ты не слышала, что вчера передали? Славянск под контролем силовых структур.

— А это не так?

— Конечно нет! Видимость нужна для европейских инвесторов, чтобы денег дали.

— А «Беркут» и «Альфа» тоже здесь?

— На «Беркут» и «Альфу» заведены уголовные дела за Майдан. У них была альтернатива: или ехать сюда, или в тюрьму садиться. «Беркут» и «Альфа» — заложники ситуации. Их судьба в руках Авакова. Историю пишут победившие… Ладно, мы поехали. У нас мало времени. Мы в ночь выходим.

* * *

День второй. Та же машина останавливается у жилого дома. Пригнув голову в капюшоне, спецназовец передвигается короткими пробежками к подъезду. Сегодня поверх военной одежды на нем спортивная куртка. Он сильнее прежнего озирается по сторонам.

— У нас минут семь, — говорит он глухо и не так уверенно, как вчера.

— Что случилось?

— Сегодня мы попали в засаду. У меня трехсотые (бойцы с ранениями. — «РР»). Со спецназом никто не говорит! Никто не говорит с людьми моего уровня! — Он снимает капюшон. Под ним осунувшееся лицо, распухший нос, ссадина на щеке. — Они хотят заставить нас выполнять тупорылые приказы! Но нас не сильно заставишь! Мы думающие люди. Они потом садятся в самолет и улетают, а спецназ несет ответственность.

— Ты по-прежнему готов расстреливать?

— Да. Людей с оружием — да. Если люди, не принадлежащие ни к одной официальной структуре, захватывают административные здания, мы им сообщаем: «Ребят, здесь работают вооруженные силы. Мы даем вам двадцать минут. Выходите с поднятыми руками! Оружие кладите рядом с собой справа и слева. Вы попадаете под закон об амнистии, объявленный правительством». Если вы этого не делаете, то через двадцать минут вы автоматически становитесь преступниками, и тогда начинается штурм здания.