Уроки украинского. От Майдана до Востока

— Ха-ха-ха! — басом раскатывается она. — Ти мене хотiв чiпати? — спрашивает мужским голосом. Широкая шея отца Василя напрягается. — Та я i її повiшу! — грозно предупреждает мужской бас. — Як її чоловiка, так i її!

— Врятуй рабу твою, — начинает священник, — господь мiй, на якого сподiваємося…

Двое мужчин берут девушку под руки и несут к скамейке. Она снова голосит — по-женски, жалобно. Мужчина в красном свитере, уже встав с кресла, шатаясь, идет мимо скамеек, обходя их сзади.

— А ти не пiдiйдеш до священика? — спрашивает меня блондинка.

— Нет, — отвечаю я. — Вдруг во мне действительно бес, и он опозорит меня на глазах у всех.

— Тим бiльше, що твiй бic зараз тут один хто представляє Росiю, — говорит она.

В кресло усаживают ту, которую прогнала от меня блондинка. Лягнув мужчин толстой ногой, она потом задирает ее, прижимает к животу, лает, хрипит и, наконец, заводит разговор — развязанный и томный.

— А ви ще не знаєте, хто я? — развалившись и выставив вперед бугристую грудь, спрашивает она. — Пiдi мною Янукович ходить, — смеется. — Вся влада працювала на мене! Уй-ух-ху-ху.

— А Путiн? — спрашивает один из удерживающих ее мужчин. — Путiн на тебе працюэ?

— Путiн? — басом переспрашивает она и заходится смехом, который переходит в лай.

В это время девушка в джинсах, лежавшая на скамейке, медленно спускает ногу на пол, садится, обводит церковь мутными глазами, и неожиданно совершает бросок — в мою сторону. Такой же бросок в ее сторону совершают мужчины, хватая за руки с обеих сторон.

— Курва! — вырываясь, плюется в мою сторону она. — Сука! Блядь!

— Тікай за мною в машину! — обращается к блондинке, цокая каблуками к выходу. — Ти хвора? Тобі кажу — тікай!

Девушка, снова придавленная к скамейке, рычит, скалится, выворачивает в мою сторону шею и кричит, задыхаясь: «Не хочу бачити її очі! Не хочу, щоб вона на мене дивилась! Не хочу! Хай пiде! Курва така!»

— Посмотри вокруг, — слышу у уха русские слова. Рядом со мной — рыжая. — Видишь вон ту бабку, — она показывает на старушку, безучастно сидящую на скамейке, под самыми ногами распятого Христа. — Как ты думаешь, чего она ждет? Когда служба закончится, и она сможет взять святой воды для колдовства.

Я гляжу на старуху — та в ответ поднимает на меня голову и смотрит без интереса.

— А эта девушка, — продолжает рыжая, — которая бросается на тебя, она очень добрая. Она — медсестра, моя соседка. А теперь вправо посмотри. Видишь женщину?

Я поворачиваю голову вправо и вижу женщину в сером плаще, в берете, с постным лицом. Поджав губы, она благоговейно закатывает глаза к потолку, расписанному золотыми звездами.

— По ночам она ходит на кладбище — ставит живым на могилах церковные свечи за упокой… Оглянись вокруг, — шепотом продолжает рыжая, снова заглядывая близко в мои зрачки, — и ты еще не то увидишь.

Я оглядываюсь вокруг и вижу тех же женщин, которые, рассевшись по скамейкам, по-прежнему неприветливо смотрят на меня. Вижу седоволосую ворожку, которая ждет, замерев на скамейке. Вижу отца Василя, читающего молитву над плачущей медсестрой. И вижу иконы, развешанные по бежевым стенам. На них изображены остановки, сделанные Иисусом по дороге, которую он прошел от места приговора до места казни.

Стучим в дверь церковной пристройки. Она распахивается, на пороге — отец Василь. Заходим — я и женщина в полушубке, Ирина Андреевна. Священник ставит чашу на голову сначала ей, придавливая прическу.

— Бiса немає, — произносит, заглянув в чашу, и, водружая ее на мою голову, добавляет: — Москалі забрали Крим!

— А я — из Москвы, — сообщаю я, но почувствовав, как чаша сразу начинает давить мне на голову сильней, жалею о не вовремя произнесенных словах.

— Я не люблю, коли до мене приходять журналiсти, — говорит отец Василь, сняв чашу с моей головы и заглядывая в нее. — Але тобi можно. Став свої питання, — говорит, но сам же и продолжает: — На землi бiси є i будуть. Адже є сатана. Але є i божий дух.

— Кого бесы выбирают? — спрашиваю я.

— Люди самi собi бiса вибирають. Iх багато. Хто робить зло, тi люди бiснуватi. Дуже багато людей самі розумiють, що роблять зло. Що роблять не волю господа, але волю диявола. Що стали слугами сатани.

— Вы думаете, что бес — это абсолютное зло?

— Не мати совiстi — ось абсолютне зло. Багатство — це зло. А бic — це дух. Нiхто його не бачив i не побачить. Не можна йому пiдкорятися, його треба собi пiдпорядкувати. I кривi i слiпi — всi приходять до бога. Головне щоб з чистою совiстю приходили. Нечистого видно по поведiнцi. Люди — лукавi. Особливо в полiтицi їх багато. Нормальнi люди без бiса в полiтику не йдуть.

— Я йду в полiтику! — вскликивает Ирина.

— Тобi можна, — отвечает отец Василь. — У тебе бiса немає. Але полiтики людей зомбують… В Януковичі бiс сидить. Бiси полiзли мiж Росiєю i Україною. Зараз — це прихiд сатани.

— А почему они полезли именно между Россией и Украиной?

— Щоб православну церкву знищити. Сатанi так i треба — братську кров пролити.

— А бесов нельзя назад загнать?

— Це господь керує. Бога треба просити. Я воював в Чехословакiї, був в спецназi. Там мене пострiляли. Там теж бiсiв було багато — тому що неправди багато було. Бiси зараз шкодять мені по здоров’ю. Але люди не виннi. Вони як мобiльнi телефони, через яких я з бiсами размовляю.

Красная, только что отстроенная из кирпича церковь остается позади. Говорят, жители Солонки протестовали против ее строительства — они верят: изгнанные из человеческих тел бесы находят себе пристанище в сельских хлевах и сараях, в телах скота. А тот мёр в последние годы, особенно свиньи. И неизвестно, что местные сделали для того, чтобы защитить скот, только мор в селе прекратился. А куда делись бесы, просыпанные из Солонки? Вернее, куда после изгнания понеслись они, в какую сторону — на Киев, в Межигорье или, наоборот, на границу с Польшей? Этого не знает никто. Даже отец Василь. Впрочем, со слов Ирины выясняется — на границу бесы не побежали, там в Раве Русской, мэром которого она служит, живут «найдобрiшi i найкрасивіші жiнки» западной Украины. А я еду в Раву — и это проверить, и выяснить заодно — чем эти «жiнки» бесу помеха?

— Из тех женщин Равы, что стояли на Майдане, никто ко мне за помощью не обращался, — говорит Ирина, руля машиной по дороге от Солонки в Раву Русскую. Уже зеленеют деревья на обочинах, а вместе с ними — омела, густо усыпающая их ветви. — Когда они стояли на Майдане, была зима, теперь даже на улицу выйти не могут — воспаление легких. Теперь они говорят, что не очень понимают, за что они там стояли. Стояли они за примитивную человеческую правду: нас угнетают, а мы сопротивляемся. Но когда теперь они видят, как распределяются те же места в парламенте, как коррупционеры лезут во власть, они говорят: «Мы еще после Майдана не выздоровели, а уже видим — ничего не изменилось». Сейчас мне звонят мэры некоторых городов, просят: «Скажи, что я тоже был на Майдане». А как я скажу, что был, если не был? А меня люди на местном вiче уполномочили поехать в Киев и высказать позицию от Равы Русской. Я начала обзванивать других голов — «Мэрам нужно поехать и высказать свое мнение!».