Уроки украинского. От Майдана до Востока
Шрифт:
— На Майдане хотя бы не вешали флаги Америки, — говорит Панкрат.
— Как не вешали? — удивляется Елена. — Все в флагах Евросоюза было!
— Ну то Евросоюз…
— Выбор так и стоит: либо Россия, либо Евросоюз. Панкрат, надо поставить тарелку и смотреть российское телевидение.
— Да эти журналисты — одни брехуны.
— Не скажи… По «России-24» без звука показывали картинку — как этих людей в Одессе загнали в здание. А те, кто хотел им помочь, — они побежали, и тут вся толпа отхлынула — сверху начали стрелять. Им не давали подойти, чтобы помочь людям выбраться из горящего здания! — вскрикивает она и
— А кто их туда загнал? — наконец спрашивает отец Андрий.
— Это уже другой вопрос! — кричит Елена. — Но людям не давали им помочь… А что еще сделали наши сволочи? — В ее глазах появляются слезы. — Мне плакать хочется! Я прихожу в парк с детьми на Девятое мая. Я, конечно, побоялась надеть георгиевскую ленточку, но купила гвоздики. Собиралась хоть одному ветерану цветы вручить! Тишь да гладь, — она проводит рукой по поверхности стола. На пальце блестит обручальное кольцо. — Ни тебе музыки, ни толпы народа. Людей запугали настолько… Никто не вышел. Сидит один ветеран на лавочке и чуть не плачет. Вот один! Один! Как… стеблиночка! — Она хочет сказать что-то еще, но не может. Встает и выбегает из кухни.
Следом за ней выходит Панкрат. Скоро из-за закрытой двери одной из комнат доносится полонез Огинского. Слышно, как Панкрат с силой давит на клавиши пианино. Сбивается. Раздается его голос: ругает себя. Снова течет мелодия, но на какой-то высокой ноте сбивается. Пауза, ворчание, и Панкрат снова берет штурмом пианино. Отец Андрий пьет чай.
— Анархия, — спокойно произносит он, не отрывая взгляда от чашки.
Из окна приходит запах дождя. Панкрат возвращается на кухню. Его место у пианино занимает Елена. Игра становится спокойной и уверенной.
— Ну не было смысла украинской власти создавать в Одессе новую горячую точку, — говорит отец Андрий Панкрату.
— Да хрен с ним с Крымом — забирайте, — тихо отвечает Панкрат. — Да пожалуйста. Но зачем такие гадости говорить: «Севастополь никогда не будет бандеровским».
— Он бы и так никогда не стал бандеровским, — хмыкает отец Андрий.
— А помнишь, как Зинка не подпускала меня к пианино? — спрашивает брат, разливая по тарелкам борщ. — Кобыла здоровая, куда тебе? Я так хотел научиться на пианино играть.
— А помнишь, как мы свинью держали? — спрашивает отец Андрий.
— Да, еще мама закрылась, мотор включила, чтобы не слышать. А он как заорал, заорал, а потом пошел и стоит себе травку щиплет. Потом снова закричал и — бух! — упал. Да, голодное время было, — добавляет Панкрат, доставая из холодильника десяток вареных яиц и миску с белым мясом. — Встану утром, а свиней кормить нечем. Даже не верится, что жизнь так изменилась.
— А помнишь, как Медведчука спросили: «А что вы будете делать, если Ющенко станет президентом?»
— «Ющенко не станет президентом. Следующий вопрос», — копирует Панкрат. — А если президентом станет Ярош?
— Тогда будем искать пути отступления, — моргнув, отвечает брат.
Возвращается Елена. Достает из холодильника тарелку с черносливом, залитым взбитой с сахаром сметаной.
— Давайте есть, — говорит Панкрат.
Молятся. Едят. Панкрат съедает несколько яиц. Беря мясо из миски, он обращается к брату:
— Вот я в детстве не понимал, зачем свинью убивать. Разве нельзя дождаться, пока сама умрет?
Елена убирает тарелки. Панкрат раскладывает
перед собой на столе ноты.— Этот Бах умудрялся одно слово растянуть на три листа, — говорит он.
— Бах-бах-бах, — говорит отец Андрий, Елена смеется.
— Ах-ха-ха-ха-ха, — выводит Панкрат, его голос прыгает с нижних звуков на высокие. — Cum sancto spiritu… Спи-ри-ту. Аха-ха-хамен. Амен-амен-амен! А-а-а-мен!!! — берет он басом и тянет.
Елена листает книгу. Отец Андрий с невозмутимым видом пьет чай.
— Во сколько у тебя концерт? — спрашивает Панкрата, когда тот берет передышку.
— В семнадцать тридцать.
— Заедешь за мной после службы?
— Заеду-аха-ха-ха-амен! Амен! Аме-е-е-ен! — Панкрат начинает хохотать… — Елена поднимает голову от книги. — Ха-ха-ха! Ой, Борьку вспомнил. Он же страшно любит соло петь, а с его хриплым голосом только шансоны в кабаке… Он пел Мендельсона на немецком, а там есть такие слова: bist du… — выпевает басом. — Bist du-u-u! А Борька пел так, что непонятно было: «Пиздус! Пизду-у-ус!» — Елена тоже начинает хохотать. Отец Андрий не меняет выражения лица, только вздыхает. — А еще рожа у него такая славянская, — сквозь смех говорит Панкрат, — как у Емели! Там все ухахатывались. А наш старичок говорит: «Боря, я вам все-таки слова поменяю на du bist»! — они с Еленой закатываются, и заканчивает Панкрат уже через силу: — А все ему: «Зачем слова менять?! Мы так ждем этого “пиздуса”».
Семейство переглядывается. Панкрат вскакивает и закрывает окно.
— Ты давай вторым голосом, — говорит он Елене.
— А мне с припева начинать? — спрашивает отец Андрий.
— Ночью темной звезд благодать, — начинает Панкрат. — В поле никого не вида-ать, — вступает Елена мягким глубоким голосом. — Только мы с конем… — продолжает отец Андрий негромко и спокойно, — по полю идем, только мы с конем по полю идем… Сяду я верхом на коня! — вздрогнув, возносится голосом Панкрат, он стоит, скрестив руки на груди, словно удерживая голос, который рвется вверх. — Ты неси по полю меня! Я влюблен в тебя, Россия, влюблен…
Закончив, Панкрат вскакивает и открывает окно. К окну подходит отец Андрий и снова смотрит вниз.
— Гроза будет, — не оборачиваясь, произносит он.
Семья садится перед телевизором в холле. На полу бежевый ковер с малиновыми узорами. Панкрат размещается на нем. Елена и отец Андрий рассаживаются по стульям, принесенным из кухни.
Телевизор показывает двух мужчин в костюмах, стоящих на фоне высоких зданий из стекла и железа. Один из них — глава «Газпрома» Миллер. Голос ведущего: «В июле Россия может прекратить поставки газа Украине, если Украина не внесет предоплату». Голос Миллера: «Предоплата — дело добровольное. Хочешь получать газ — надо за него платить. Сколько Украина может паразитировать…»
— А у меня за газ все оплачено, — упавшим голосом говорит Елена.
— Газ в Германию идет через нашу страну, — напоминает чиновникам в костюмах отец Андрий.
— Аж противно… — Панкрат хватается за грудь. — Какое мерзкое отношение к людям — как ко второму сорту! А еще Путин говорит: «У нас всегда были братские отношения», — передразнивает Путина. — Вот Андрий — мой брат, — обращается Панкрат к Миллеру. — Я что, буду с него деньги брать? Почему у нас цена на газ выше, чем для Германии. Со своих денег не берут! А тут Россия — братья наши…