Уроки украинского. От Майдана до Востока

В небольшой особняк в центре Киева стекаются люди: нарядные женщины, мужчины в костюмах и с цветами, девушки в строгих платьях. Витрины залиты светом. Кажется, грозы не будет.

В помещении пахнет пылью. Собравшиеся рассаживаются по местам. На сцене скрипачи, контрабасисты — смычки наготове. Флейтисты. Хористы. Панкрат во втором ряду в черном фраке поверх белой рубашки.

Выходит дирижер во фраке. Красный атласный пояс обтягивает его выдающийся живот. Дирижер спускается к публике. Произносит: «Дякую, що прийшли в такий важкий час», раскланивается и поднимается на сцену.

Звучит флейта. Скрипки. В зале тишина. Если в стране и наступили тяжелые времена, то, глядя на собравшихся, в это сложно поверить. А если вспомнить, что президента у страны нет, что на востоке в разгаре гражданская война, то можно подумать, что эти люди пришли сюда — в старинное здание, расположенное в центре столицы, соединяющей бунтующий восток и запад, — только по какому-то странному сговору. Или стечению обстоятельств.

— Cum sancto spiritu-u-u, — вместе с другими начинает Панкрат.

Из окон деревянной церкви виден Днепр. По крыше барабанит дождь. Временами храм озаряется ярким сиреневым светом, выхватывая из темноты и делая явными лики на иконах. Церковь похожа на корабль, попавший в ненастье.

Отец Андрий, Панкрат и Елена сидят на скамье, прислонившись спинами к стене. На ногах отца Андрия сандалии. На голове Елены косынка.

— Страшно, — произносит Елена.

— Миру мир, — говорит Панкрат.

— Мудрых нам властей, — вздыхает отец Андрий.

— Мира нам самим, — говорит Елена.

— Зинка звонила, — снова вздохнув, трогает плечом брата отец Андрий.

— И ты снова взял трубку?!

— На них мотоцикл налетел на полной скорости.

— А?! — пугается Панкрат. Вскакивает: — Что с Зинкой? Что с сестрой?!

— Да ничего, — пожимает плечами отец Андрий. — Я ей сказал, что это, наверное, какой-то бандеровец на них наехал. Нет, Панкрат, ты только представь, в их Энске, где вообще дорог нет, одни ямы, на них умудрился налететь на полной… — он прыскает, не договорив. Хохочут. — Ну вот как понять умом Россию?

— Тумбочка такая… — сквозь смех говорит Панкрат. — А помнишь, как ты выскочил из церкви, когда она своим хриплым голосом запела на хорах: «Ха-минь!»

— Мра-а-ак, — говорит отец Андрий, давясь смехом.

— А деньги вы у нее одалживаете постоянно! — звонко говорит Елена.

Братья переглядываются.

— Ничего я не одалживаю! — говорит Панкрат.

— Как, Панкрась? А на машину?

— К сожалению, материальные наши отношения с сестрой гораздо глубже и не в нашу пользу, — вздыхает отец Андрий. — Она богатая, мы бедные. Да, Панкрат, она помогала нам, когда мы были студентами. Но какая нам от этого благодать, если и грешники так поступают?

— Она могла бы не давать, — отвечает Елена.

— Могла бы, — соглашается отец Андрий. — Но давала и не попрекала.

— Нет! Ну ты скажи, — обращается к брату Панкрат. — Как можно было так надо мной издеваться в детстве? Она насмотрелась каких-то фильмов про фашистов и реально мне руку сломала — и даже не извинилась! Я обиду эту… А помнишь, ситуация была, когда мы к матери все приехали, а все же накопилось, и слово за слово, слово за слово… У нее же вроде все есть, и счастье есть, но чего-то ей не хватает.

— Реализации ей не хватает, — хмыкает отец Андрий.

— Да! Ей жутко не нравится, когда ей рассказываешь про свои успехи. Тогда при ней сказали, что меня считают одним из лучших певцов по Киеву. Ее аж покоробило! Говорит: «Чего ты хвастаешься?!» А я же ей пытаюсь объяснить, что… — Панкрат не находит слов. — Ну противно! Она ж сама голос сорвала, а все равно петь пытается. И вот я ей начал все припоминать. Я ей в лицо сказал все, что думал о ней все эти годы. А она как заревет. За сердце хваталась, таблетки побежала пить. Ой… Да таким людям, как Зинка, никогда плохо не становится!

— Так она ж не от раскаяния плакала, — говорит отец Андрий, — а от того, что ее поставили в такую ситуацию.

— Да вы же все равно ее любите! — говорит Елена.

— А при чем тут любовь? — спрашивает отец Андрий. — Конечно любим. И она нас любит.

— Если Зинке будет плохо, мне тоже будет нехорошо, — говорит Панкрат. — Но она же обложила себя какими-то гадостями. — Панкрат обкладывает чем-то невидимым свои мускулистые руки. Церковь озаряется. В окно видно, как разряд молнии уходит в Днепр. — Ей что-нибудь припомнишь, она сразу бежит за своей сумочкой с таблетками. — Панкрат открывает свою сумку, достает таблетки и кладет их в рот, запивая.

— Это что? — спрашивает отец Андрий.

— Антидепрессанты, — отвечает Панкрат. — Как Зинку вспомню, так сразу нервничать начинаю. «Путин — наш святой!» — хриплым басом передразнивает он ее. — «Путин сказал: мы проснулись в другом государстве!» Нет, пришел, тупо заграбастал Крым. Еще говорит: «Без единого выстрела!» А попробуй там постреляй — наши лошары с одними отвертками ходили, а у Путина войска — зубами перегрызут колючую проволоку.

— Я ж еще когда был у них недавно в Энске, она телевизор смотрела и ревела, — морщится отец Андрий. — Майдан, дым, огонь, радикалы. А она ревела — переживала, как мы тут.

— Тьфу!

— А я наоборот, — продолжает отец Андрий. — Скорей бы от нее смыться.

— А я тогда Зинке сказал: «Если прощения попросишь, я тебе все прощу!»

— Наврал, — говорит отец Андрий.

— А она все забыла! Она каялась, говорила: «Как я могла такое делать?» Все забыла! Прощения просила… Но я ей все равно не простил! Сломала мне психику в детстве. Вот теперь антидепрессанты глотаю. Когда началась мобилизация, мне же так плохо стало, я два дня ничего не ел. Боялся, что меня убьют.

— Панкрась, ты каждого звонка в дверь боялся, — вздыхает Елена.

— Так они же повестку носили за повесткой! Я боялся, что меня убьют, детей застрелят! Пришлось пойти к психиатру. Он говорит: «Это у вас недовыработка серотонина»… А у нас же армия никакая. Власть полулегальная. Этот Турчинов не пойми что! Объявил себя исполняющим обязанности и начал меня на войну посылать. А мои убеждения?! Если я откажусь, я нарушу присягу. Я так не смогу, я не такой человек. В общем, сломала мне Зинка психику.