Уши не трогать!

Тут же вспомнился серый зал, объятия Ориса и нежные поцелуи в ушко, от которых мгновенно задрожали коленки, а в груди вспыхнул жгучий пожар. Про блестящие звездочки перед глазами – вообще молчу. Если каждое прикосновение к ушам будет доставлять столько удовольствия, то я согласна и на ослиные. Тем более прятать их под прической уже научилась.

– Лёля!

Орис-Дарралиэль возник на пороге так неожиданно, что я подпрыгнула. Тут же схлопотала оценивающий взгляд и кривую усмешку.

– Ну пойдем, Лёля.

М-да… похоже наши помидоры завяли навсегда.

Ладно, Орис. Может, ты и граф, и красавчик, и еще сто – пятьсот достоинств, но бегать за тобой не собираюсь.

– Ведите, граф. – Присела в подчеркнуто вежливом реверансе, а выпрямившись, первой поспешила вон.

Ну надо же как-то поддерживать миф о женской логике!

Коляска поджидала у дверей дома. Орис, облаченный в очередной черный камзол – подозреваю, что в гардеробе графа Дарралиэля других расцветок попросту нет, – учтиво подал руку. Я невозмутимо воспользовалась помощью ушастого гада, величественно забралась в коляску и водрузила свою красоту на мягкий диванчик.

Сам Орис в коляску буквально влетел. Как сопливый мальчишка, честное слово.

– Трогай! – скомандовал он. Голос прозвучал брезгливо.

– Это вы графа Дарралиэля пародируете? – чуть поморщив носик, спросила я.

– Удивительная проницательность, госпожа Лёля.

М-да… помидорам точно кирдык. Эх, ну откуда берутся настолько упрямые мужчины?

А вслух сказала:

– Учусь у вас, господин Фактимус. – А что, я тоже могу прикинуться великосветской жеманницей. Мы, девушки из двадцать первого века, много чего умеем.

– Господин Дарралиэль, – поправил черноволосый. – Как вы, с вашим непревзойденным умом, можете допускать такие оплошности в конспирации? Стыдно, госпожа Лёля.

Р-р-р! Мы что, так и будем переругиваться?

– Граф, вам не кажется, что это слишком? Ваши претензии необоснованны.

– Вот как? Милая леди, боюсь, вы переоценили мое терпение. Я многое могу понять и простить, но… я тоже не железный.

Черт, черт, черт! Орис, ты… ты…

– Эльф, – рыкнула я.

– Да. Причем на всю голову.

– Хорошая память – ценнейшее качество для служащего.

– Благодарю, – оскалился Орис.

Видать, не понравилось: ах-ах, королевского советника назвали служащим! Удавиться и не жить.

– Ну что вы, что вы… Всегда пожалуйста. Жаль, сделать комплимент вашей сообразительности не могу.

– Хм… и почему же?

Я не вытерпела. Ухватила надутого графа за ворот камзола и притянула к себе.

– Ты что, зараза! Не понял? Не собиралась я тебя совращать! – прошипела я.

– Совсем-совсем? – нахально усмехнулся синеглазый и брезгливо сбросил мою руку.

Ну все. Готовь гробик! Мой кулак безжалостно перехватили и сжали так, что косточки затрещали.

– Госпожа Лёля, учитесь самообладанию. В будущем это качество может пригодиться.

– Да что ты знаешь о будущем, эльф?! – злобно прорычала я и осеклась.

Надменно изогнутой брови графа уже не видела – меня словно пыльным мешком стукнули.

– Будущее… Черт!

Что мой несостоявшийся бойфренд Грегор рассказывал о прошлом?

Георганус был очень своеобразным королем, он утверждал, что люди не так безобидны, как считают ушастые. Но взгляды монарха эльфийское общество не поддержало, и через триста лет человек пошел в атаку. Ушастики не сразу сообразили, что происходит, и прощелкали все шансы на победу, а результатом… Черт!

– Госпожа Лёля, что с вами? – равнодушно спросил граф. – Вы бледны.

Ничего. Я просто поняла вдруг…

Господи, что я натворила?

Я выступила на Совете, где решалась судьба важнейшего документа в истории человечества. И, если верить Брайту, мое вмешательство поставило крест на этом проекте. Следовательно, улучшений в жизни человека, которые предполагал закон, не будет.

Не без моего участия погибли тринадцать сторонников реформы. Ребята, безусловно, не самые умные, но деятельные, а это качество зачастую гораздо важней. Они могли что-то изменить, помочь. А тот, кто всеми правдами и неправдами отстаивает традиции эльфов и люто ненавидит людей, – выжил. Он продолжит угнетать наш род и сделает все, чтобы человек не покинул клетку.

И пусть преображение Ориса Фактимуса в графа Дарралиэля – случайность, но и к ней я причастна. Косвенно, но все-таки. Теперь Орис начнет охоту на остатки оппозиции и лишит человечество последнего шанса.

Точка зрения Георгануса победит.

Так в какое будущее я вернусь? Черт!

– Госпожа Лёля, – позвал Орис, – прекратите.

Я непонимающе мотнула головой.

– Прекратите разыгрывать дурноту, – усмехнулся мой спутник. – Я все равно не изменю своего решения.

– Какого решения? – по инерции переспросила я.

– Ну как… Разве вы и ваша блистательная проницательность еще не догадались?

Ничего не понимаю. У меня жар и как следствие смысловые галлюцинации?

Я точно помню, что везут меня в дом Ориса, под теплое крылышко его сестрицы. Я с этим решением графа смирилась, намеревалась сидеть тише мыши и ждать спасения… которого не будет. Потому что спасти меня, скорей всего, некому. Потому что будущее наверняка изменилось, и меня в нем попросту нет. Как и родителей, друзей, Машки… А если они и существуют, то носят рабские ожерелья и горбатятся на эльфов. И взять венценосных кретинов за жабры попросту не смогут.

Стоп. А если будущее изменилось, если там, в моем времени, у эльфов все хорошо, значит, Антуан и Грегор не вызвали Георгануса. Значит… король должен быть здесь, а меня… быть не должно? Черт, совсем запуталась.

Я подняла затуманенный взгляд и окончательно убедилась – я сошла с ума. Вокруг вместо узких улочек с прилизанными домами – парк.

– Слушай, а где это мы? – нежно поглаживая свою паранойю, спросила я.

Кажется, по лицу ушастика скользнула тень недоумения.

– Лёля, что с тобой?

Я честно попыталась собрать мысли в кучку. Парк. Где в этой проклятой столице есть парк? Я же видела план города, я же помню!

Осознание пришло за секунду до того, как перед нами выросла махина дворца, а довольная жизнью лошадка покатила коляску вокруг огромного фонтана, расположенного посередине дворцовой площади.

– Ну и на кой… В смысле… Черт! Господин граф, будьте так любезны, объясните, зачем мы сюда приехали?

Вот теперь Ориса Фактимуса не могла скрыть никакая личина.