Ушли клоуны, пришли слезы…

— Не-ет…

— Обалдеешь с вами! — заорал толстяк. — А кто, скажи?! Трое наших операторов уже там! — и с силой захлопнул за собой дверь.

— Что это за история с Вальманом? — спросила Норма.

— А-а, он заявил сегодня в Бонне, будто проверка качества продуктов у нас в последнее время пошла на спад. За редкими исключениями… Это после аварии в Чернобыле-то!

— Ну и что?

— С одной стороны — ему не верят. А с другой — проверить не дают! Вечная история! Плюс наш собственный бедлам: одна редакция не знает, чем занята другая… Так на чем я остановился?

— На Лоренц. Когда она говорит, будто парочку истин уже узнала.

— Точно. — Лицо Кандера приобрело отрешенное выражение. — Она сказала, будто ей удалось выяснить, что именно является движущей силой в нашем мире. Сначала она думала — Глупость. Но она никого не подстегивает, она скорее сдерживает. Потом, говорит Лоренц, я по очереди внушала себе, что это Зависть, Страх, Ненависть или Жадность. Но и они всего лишь побочные явления. И уж никоим образом прогрессом не движет Любовь. В это не верят даже господин Войтыла и его слуга Хеффнер. [30] В глобальном смысле Любовь вообще ни на что не влияет. Любовь — личное дело. Прекрасное, очень важное, но это чувство ни на что не влияет, повторяет Лоренц. Настоящая движущая сила этого мира, говорит актриса, таинственная власть, которая скрывается за всем, что нам известно, это…

30

Господин Войтыла — папа римский Иоанн Павел II; его слуга Хеффнер кардинал, член папской курии. Ироническая параллель с названием пьесы Б. Брехта «Господин Пунтила и его слуга Матти».

— Ну! — не удержалась Норма. — Заканчивай!

— Ты реагируешь точь-в-точь так же, как и все, сидевшие в зале! — грустно улыбнулся Кандер. — Но Лоренц ничего больше не сказала. То есть не назвала эту движущую всем и вся силу.

— Почему?

— Потому что… Она провела рукой по своему лицу и прошептала: «Сейчас ангел коснулся меня… Так что я хотела сказать? Не помню, не знаю…» Понимаешь, Норма? Ангелу в конце концов удалось коснуться пальцами ее губ — и она забыла о главном… А если все так и происходит? Забывает человек о главном, и привет! Иначе я знал бы, почему я не знаю, кто я такой. А те, которые утверждают, будто бы они знают, кто они в действительности, — лжецы.

Ну, Кандер завел свою шарманку, подумала Норма. Осознать, кто ты и зачем ты? Что такое человек? Почему он так создан? Каждый несчастен по-своему…

— Я считаю, этим все и объясняется: почему сделанного не переделаешь, не исправишь и не улучшишь, почему никто не знает, зачем он явился на белый свет и почему все происходит так, а не иначе. Да?

— Скорее всего, Йенс, — сказала Норма.

Сил моих нет возражать ему, подумала она.

— Только по этой причине мы и миримся с нашей жизнью, — продолжал Кандер. — Потому что стоит нам вопреки воле ангела узнать хоть крохи правды, как мы сразу о ней забываем. Потому что мы не извлекаем никаких уроков ни из чего. Ни из чего!

— Что-то в этом есть, — кивнула Норма.

А у меня такое чувство, подумала она, что с годами многие из нас все глубже и тоньше постигают ужасающую правду жизни. Во всяком случае, я могу это сказать о себе.

— И тогда остается вопрос необыкновенной важности. — Худощавый мужчина, сидевший за письменным столом напротив Нормы, даже повысил голос: — Зачем мы вообще живем? Зачем все эти муки, если мы не способны ни поумнеть, ни стать приличными людьми, чуть более дружелюбными и менее озлобленными? Почему, Норма? Почему?

— Ай, Йенс, я тоже этого не знаю, — проговорила Норма с тоской. — Но неужели ты не можешь думать ни о чем другом? Не можешь перестать мучить себя и других?

— Нет, — ответил он обиженным тоном. — Чего не могу, того не могу.

— Ты сам себя губишь, дружок, — сказала Норма. — Это чистой воды безумие. Успокойся! Всем известно, что мы живем в собачьем мире. И ты не в силах ничего изменить. И я тоже. Никто не в силах!

— Но ведь мы просто обязаны что-то делать, Норма! — простонал он. — Иначе зачем мы живем?

— Да не знаю я, Господи ты Боже мой! — выкрикнула Норма, сама устыдившись своей внезапной истеричности. — Извини, Йенс, я не хотела тебя обидеть. Ты, конечно, прав.

У каждого свой пунктик, подумала она. Он желает знать, кто он такой, хочет улучшить этот мир. А для меня главное — докопаться, кто убил моего сына. Каждый зациклен на своем. Но ведь Йенс долгие годы был репортером, как и я. И каждый день нос к носу сталкивался с жизнью без всяких прикрас. Как он сохранил свою наивность и простодушие?

— Перестань, Йенс, — проговорила она резко. — Перестань заниматься самоедством. Не то еще свихнешься.

Он опустил голову и долго молчал.

— Не обижайся, — сказал он наконец. — Ты же знаешь, я зануда.

— Ты мой друг, — улыбнулась Норма. — Скажешь ты мне или нет, друг дорогой, зачем ты меня пригласил?

Кандер встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед.

— Если помнишь, у нас из «Мира в кадре» пропал весь материал о похоронах профессора Гельхорна и его семьи.

Норма не сводила с него глаз.

— С тех пор нас постоянно навещают полицейские чины. Все они имеют вид big boss, [31] Сондерсен тоже наведывался. Ты с ним, конечно, знакома.

— Да. Я ему эту историю и рассказала.

— Так я и думал. Но ни он, ни его люди у нас ничего не разнюхали.

— Знаю.

— Ну да, а теперь выясняется, что то же самое случилось в Париже.

Черные глаза Нормы сузились.

— Что еще случилось в Париже? И где?

31

Большой хозяин (англ.).

— На обеих крупнейших телестудиях, «Премьер шен» и «Теле-2». Мы, европейские репортеры, почти все знакомы между собой, сама понимаешь. Мой старинный приятель Ален Перье работает на «Премьер шен» в таком же отделе, как и наш. Вчера вечером он позвонил мне. Не сюда, по домашнему телефону. У них, мол, случилось то же самое, что и у нас. В «Теле-2» тоже. Пропали пленка и кассеты.

— Какая такая пленка?

— Ну, для вечерней передачи теленовостей.

— И кошке понятно. С каким материалом, я тебя спрашиваю?

— Тебе что-нибудь говорит название фирмы «Евроген?»

— Да, — Норма тяжело поднялась со стула и тоже прошлась по кабинету.

«Евроген» — ведь об этой фирме упоминал Барски. На память мне пока жаловаться не приходится, подумала Норма. У них работает этот Патрик Рено, которому бедолага Том Штайнбах, уже больной, собирался передать всю документацию о последних опытах группы Гельхорна.

— Итак, «Евроген?» — напомнила она.

— У них неприятности. Да еще какие! Несколько месяцев они помалкивали, а потом кто-то не выдержал и устроил скандал. Ничего не попишешь, пришлось им созвать пресс-конференцию. Образовали комиссию для проверки всех фактов. Набежала куча журналистов. Задавали самые немыслимые вопросы. Пресс-конференцию снимали команды с «Премьер шен» и «Теле-2». И через час с небольшим весь материал исчез и в «Теле-2», и в «Премьер шен». Все французские воскресные выпуски только об этом и трубили. А сегодня, особенно, сказал Ален. Ты еще не слышала?